Лаэкно хорошо помнят, где пролегали границы их Ареала.
— Сканеры нашего эскортного флота действительно охватывают всю звездную систему Анкай, — Атк-Этлаэк переходит на деловой тон х’манковского типа, и Начальник Порта незаметно переводит дух, а уральский триумвир настораживается. Последнее Хейальтаэ не по душе: если Ценкович знает даже такие тонкости, он опасней, чем казалось сначала. Это очень плохо.
Чем строже и четче внешняя форма, тем больше у нее скрытых смыслов и невидимых связей — на Лэтлаэк это понятно и ребенку, но у х’манков в культуре все иначе…
— И мы действительно зафиксировали «москит» перед тем, как он направился к дворцовому саду. Наши специалисты предположили, что это подслушивающий аппарат.
Будь на роботе установлен громоздкий каттер, выстрел которого мог уничтожить всех троих политиков разом, его бы обнаружили и обезвредили. Иное же… «Мы находим неприличным как раз отсутствие слежки, а прочее — ваши проблемы», — эту мысль нет нужды проговаривать.
— Благодарим и за эту информацию.
— Мы выдадим записи со всеми необходимыми пометками.
Люнеманн доволен, а Ценкович что-то прячет за сдержанной улыбкой… пальцы лаэкно поджимаются. Неужели этот х’манк? осмелился догадаться…
— Основное содержание я могу передать в двух словах, — продолжает Хейальтаэ, все больше нервничая. Его кожа начинает светиться. — Робот был спрятан среди эскортного флота Древней Земли. Той части, что оставалась на орбите планеты.
— Я понял, — не лаэкно, себе самому сообщает Начальник Порта.
Глубоко под самообладанием Люнеманна подымается ледяная ярость. Наверняка Земля осведомлена о положении дел на Порту. О том, какова роль Л’тхарны во всем происходящем, и что изменится с его смертью. Насколько проще станет политическая ситуация во всей Галактике со смертью одного разумного… Воистину, песчинка, застрявшая меж гигантских шестеренок.
Ценкович считает, что стреляли в него? Рихард не видит оснований не доверять Л’тхарне, его рритской реакции и чутью, а Л’тхарна решил, что пули предназначаются Люнеманну.
С другой стороны, Земле выгодна гибель любого из них.
У Начальника Порта исчезают пути к отступлению?
Да будет так.
Уральский триумвир берется за бороду, темнея видом. Где для Люнеманна ясность и свет, для него черный зыбун, болотная топь под цветами. Хейальтаэ делает что-то страшное. Дает загадку, которую х’манк гарантированно сможет разгадать. «Спрятан среди эскортного флота» — не значит «управлялся с этого флота»! На поверхности чужой корабль земного типа был бы замечен при аккредитации и размещении на площадях космодрома, но на орбите — земляне или уральцы примут за судно с Порта, экипажи Люнеманна — за посланца Ареала…
Что это значит?
Ценкович полагает для себя выяснить.
Однако пока самая простая гипотеза вполне устраивает его. Люнеманн в гневе на Землю и расположен к семитерранам; он не то что готов — жаждет сотрудничать. Обещанные лаэкно записи послужат прекрасной уликой и великолепным материалом для новостей. Можно двигаться дальше по намеченному пути. Эдак дело дойдет и до судебных процессов, но не суть. Не это главное.
Играть с общественным мнением Ареала человечества куда как проще, чем с одним-единственным Хейальтаэ Атк-Этлаэк Синна.
Покинув корабль лаэкно, раскланявшись с Люнеманном, местер Ценкович звонит местре Надеждиной и о чем-то долго с ней говорит.
Напряжение возрастает.
И люди не знают, как назвать его.
Межпланетным? Но при чем здесь безвинные космические тела?
Международным — но что это за народы, где они, как именуют себя?
Межрегиональным, коли уж речь о частях одного Ареала?
Наконец, старейшее аналитическое издание жертвует краткостью ради точности формулировки, и сотрудники уважаемых новостных агентств пишут: «возрастает напряжение между центром и периферией».
Немедленно разгорается спор о том, что территориально Земля отнюдь не центр Ареала, что Ареал, созданный не колониальной экспансией, но войнами и аннексиями, имеет противоестественную структуру; что космические перевозки в этих условиях неудобны и слишком затратны, что никакие субсидии не покрывают убытков Промышленного союза; что официальному правительству Ареала место там, где это удобно галактическому бизнесу, а не массе землян, спонсируемой лишь из соображений принадлежности к родной расе…
Кипят страсти, и в споре культурных консерваторов с агрессорами-финансистами теряется малая деталь.
В союзники Терре-7 оказалась записана ВСЯ периферия Ареала.
ВСЕ колонии.
«Ныне я остался клинком непарным…» — вертится и вертится в голове. Взлетает и падает солнце, рвутся к зениту звездные корабли и, усталые, возвращаются наземь; идет время. Д’йирхва аххар Цмайши аи Т’нерхма восседает на месте вождя: страж, безмолвный и строгий.
Солнце Дикого Порта смотрит с небес.
Много лет назад пал в битве отец, великий военачальник Кадары. Шли годы; под непосильной тяжестью жизни сошла с ума мать. «Братья мои погибли, сестры мои изувечены голодом и не родят; нет у меня рода, нет соратника кроме тебя, клинок мой. Не преступай клятвы, не оставляй меня, Л’тхарна!» — так думает Д’йирхва и запрокидывает чеканное лицо, не размыкая век, черных, как у всех благородных кровью.
«Ныне я остался клинком непарным».
Эскши звонила ему с Анкай, и Д’йирхва говорил с женщиной, матерью детей своего «лезвия», долго — Люнеманн разрешил. Она, могучая, сама потерялась в страхах и искала поддержки: если не женской стойкости, то ярости воина причаститься, вкусить чужой силы.
Странный человек Л’тхарна. Не в таком воины древности обрели бы вождя и опору. Малорослый, слишком красивый, не любящий нападать первым, он носит двадцать девять кос, больше, чем любой из живущих — и он же прошел через все унижения, какие можно вообразить воину. Казалось, в нем нет мощи и твердости, а одно лишь терпение. Казалось, это они, соратники и советники — его защита.
Стоило потерять его — и стали они как растения, лишившиеся воды.
Долго ли петь ревнителям древней чести о чудах кровопролития и светочах гибели, чьи волосы обильно смачивались влагой жизни врагов? Им уже давно не хватает сил даже для состязаний друг с другом. Безумной матери вольно рычать о выродках — у Л’тхарны была честь, своя собственная, неведомая этим лишенным ума! Новая. Иная.
От этой мысли сердца мечутся в золотых тисках, и клыки прохватывают губы до крови.
Священными клинками его стали мысли, проникающие сквозь тьму. Он был как невидимая стена перед пламенем. Как броня, скованная из мудрых слов.
