Она почувствовала, как ее глаза наполняются слезами, и сердито приказала себе не поддаваться им, не создавать лишнюю проблему вдобавок ко всем остальным, но та ее часть, которая заведовала слезовыделением, была, казалось, не очень-то расположена подчиняться.
Потом Стю неожиданно просветлел:
— Постой! Да ведь я чуть было не забыл!
— Что забыл?
— Сейчас покажу! Стой, где стоишь! — Он вышел за дверь и шумно зашагал вниз по лестнице.
Она приблизилась к двери и через секунду услышала, как он поднимается обратно. Он что-то нес в руке, и это была… была…
— Стюарт Редман, где ты достал это? — с радостным удивлением спросила она.
— В магазине народной музыки, — ответил он с ухмылкой.
Она взяла стиральную доску и оглядела ее со всех сторон. В мерцающем свете фонаря та отливала синевой.
— Народной?..
— В конце Уолнат-стрит.
— Стиральная доска в музыкальном магазине?
— Ага. Там еще было отличное корыто, но кто-то уже успел провертеть в нем дырку и превратил его в контрабас.
Она засмеялась, потом положила стиральную доску на диван, подошла к нему и крепко обняла. Его руки скользнули к ее груди, и она стиснула его еще сильнее.
— Врач сказал — побольше музычки, — прошептала она.
— М-мм?
Она прижалась лицом к его шее.
— Ему от этого только здорово. Так, во всяком случае, поется в песне. Ты можешь сделать так, чтобы мне было здорово, а, Стю?
Усмехнувшись, он взял ее на руки.
— Ну, — заявил он, — пожалуй, я могу попытаться.
На следующий день Глен Бейтман ворвался в их квартиру в четверть третьего, даже не постучавшись. Фрэн в это время была у Люси Суонн, где они вдвоем пытались поставить опару. Стю читал вестерн Макса Брэнда. Он поднял голову и, увидев Глена с бледным изумленным лицом и широко вытаращенными глазами, швырнул книжку на пол.
— Стю, — сказал Глен. — Ох, Стю, как же я рад, что застал тебя.
— Что случилось? — резко спросил Стю. — Что… кто-то нашел ее?
— Нет, — сказал Глен и опустился на стул так, словно у него вдруг подкосились ноги. — Это не плохие новости, а хорошие. Но это очень странно.
— Что? Что странно?
— Коджак. После ленча я вздремнул, а когда проснулся, на крыльце был Коджак — крепко спал. Стю, он истерзан как черт, он выглядит так, словно побывал в мясорубке, но это он.
— Ты имеешь в виду ту собаку? Того Коджака?
— Да, именно его.
— Ты уверен?
— Тот же самый собачий медальон с надписью «Вудсвилл Н. Г.». Тот же самый красный ошейник. Та же собака. Он жутко отощал, ему пришлось отчаянно драться. Дик Эллис был вне себя от радости, что наконец-то для разнообразия ему довелось повозиться с животным. Он говорит, что один глаз пес точно потерял. У него сильные царапины на боках и на брюхе, некоторые загноились, но Дик с ними справился. Дал ему успокоительное и перевязал живот. Дик сказал, что, похоже, он схватился с волком, а может, и не с одним. Но бешенства нет, он вполне здоров. — Глен медленно покачал головой, и две крупные слезинки скатились по его щекам. — Чертов пес вернулся ко мне. Как же я жалею, Господи, как же я мог бросить его и заставить бежать за мной… Стю, мне так тяжело от этого.
— Иначе было нельзя, Глен. На мотоцикле это невозможно.
— Да, но… Он бежал за мной, Стю. Про такое раньше писали в еженедельнике «Стар»: «…Верный пес находит хозяина за две тысячи миль». Как он смог сделать это, а? Как?
— Быть может, так же, как мы. Знаешь, собакам ведь снятся сны — это точно. Разве ты не видел, как какой-нибудь пес спит на полу в кухне, а лапы у него чуть подрагивают? В Арнетте был один старик, Вик Полфри, и он всегда говорил, что у собак бывают разные сны — хорошие и дурные. Хорошие — когда подрагивают лапы. Плохие — рычащие. Разбуди пса посреди дурного — рычащего — сна, и он может даже тяпнуть тебя.
Глен изумленно помотал головой.
— Ты хочешь сказать, ему снилось…
— То, что я говорю, ничуть не смешнее того, о чем болтал ты вчера вечером, — возразил Стю.
Глен слабо усмехнулся и кивнул.
— Да-а, я могу болтать об этой ерунде часами. Я один из величайших болтунов всех времен. Когда что-то действительно случается.
— Бодрствуешь за кафедрой и засыпаешь у пульта.
— Да пошел ты в… Восточный Техас. Хочешь зайти и поглядеть на моего пса?
— Еще бы.
Дом Глена стоял на Спрус-стрит, за два квартала от отеля «Боулдерадо». Вьющийся по решетке террасы плющ почти засох, как и все лужайки и большинство цветников в Боулдере: без ежедневного полива из главного городского водопровода сухой климат взял свое.
На террасе был маленький круглый столик, на котором стоял джин и тоник. («Ну не гадость ли это безо льда?» — спросил Стю, и Глен ответил: «После третьей порции уже не обращаешь внимания на такие мелочи».) Рядом с выпивкой торчала пепельница с пятью трубками и несколько книг: «Дзэн-буддизм и искусство управления мотоциклом», «Шар четвертый» и «Мои ствол стреляет быстро» — все раскрытые. Еще на столике была распечатанная пачка сырных крекеров.
Коджак лежал на крыльце, его лохматая морда мирно покоилась на передних лапах. Пес жутко отощал и был здорово измочален, но Стю хватило одного беглого взгляда, чтобы сразу узнать его. Он присел на корточки и принялся гладить голову Коджака. Пес проснулся и радостно поглядел на Стю. Кажется, он по-собачьи ухмыльнулся.
— Хороший пес, — сказал Стю, чувствуя странный комок в горле. Перед его мысленным взором предстали, словно колода карт, быстро разложенных лицом вверх, все собаки, которые у него были с тех пор, как мать подарила ему на день рождения (тогда ему исполнилось пять) Старину Спайка. Множество собак. Может, меньше, чем число карт, но все равно много. Хорошо иметь собаку, а, насколько он знал, Коджак был единственным псом в Боулдере. Он поднял глаза на Глена и тут же быстро опустил их. Он понимал, что даже старые лысые социологи, читающие по три книги сразу, не любят, чтобы их заставали с глазами на мокром месте.
— Хороший пес, — повторил он, и Коджак постучал хвостом по доскам террасы, вероятно, соглашаясь с тем, что он действительно хороший пес.
— Я зайду в дом на минутку, — глухо произнес Глен. — Мне нужно в туалет.
— Ага, — кивнул Стю, не поднимая глаз. — Эй, хороший ты малыш, а, Коджак, ты ведь хороший парень? Хороший?
Хвост Коджака утвердительно постучал по полу.
— А можешь перевернуться? Притворись мертвым, парень. Перевернись.
