— Спокойно! — Очкарик оказался рядом с головастым за секунду до вероятного истерического приступа. — Ты, Леш, отдохни пока. — Он коснулся плеча краснощекого. — А ты, Жень, иди за мной. Сольем на диск все, что накопили.
Я не на шутку напрягся, когда понял, что они направляются ко мне. Одно дело — наблюдать за цирковым представлением со стороны, и совсем другое — брать на себя роль главного клоуна.
— Я в ваших играх не участвую, — сразу предупредил я и на всякий случай убрал руку с макушки толстяка. — Раскачивать койку, махать в окно ветками и кричать «Ту-ту» — это, простите, без меня.
— Не волнуйтесь, это не сложно, — сказал очкарик. — Пожалуйста, верните руку на место.
— И не подумаю.
— Пожалуйста, верните руку на место, — вкрадчиво повторил он, и, заглянув в спокойные серые глаза, я понял, как ему, такому щуплому, к тому же очкарику, удается командовать взводом. — Так, хорошо. А теперь повторяйте, пожалуйста, вслед за Женей все, что он скажет. Слово в слово.
— Пятнадцать пробелов, — с готовностью забормотал головастый, — два шифта одновременно, «у» заглавная, «д» заглавная, «о» заглавная…
— Бред! — констатировал я, нервно взглянул на часы и подвел черту: — Все! Вы как хотите, а я полетел.
— Пожалуйста… — повторил очкарик.
— Все, я сказал! — Я сделал шаг к выходу.
— Ну, что там опять? — спросил Гаурия.
— Все, — сказал очкарик, и я успел заметить краем глаза, как опустились его плечи. Обычная выдержка покинула командира. — Контроллер диска полетел.
— Как это полетел? — удивился грузин.
— Совсем…
Что-то в голосе очкарика заставило меня остановиться и обернуться.
Они провожали меня взглядами, все сорок с лишним человек. В их глазах, голубых, зеленых и карих, обычных, навыкате и затаившихся в узких щелочках век, застыло одинаковое выражение. Их губы не шевелились, но глаза говорили без слов, одно и то же, как будто повторяя за своим командиром: «Пожалуйста, не спорьте. Сделайте, как вас просят. Поверьте, мы о-очень устали».
Я выдерживал эти взгляды секунд двадцать.
Потом вернулся на отведенное мне место, положил правую руку на гладкий затылок толстяка и отчетливо произнес:
— Пятнадцать пробелов, два шифта одновременно, «у» заглавная, «д» заглавная, что там дальше, «о»…
Толстяк под моей рукой чуть присел и закрутился медленным волчком, тихонько похрюкивая.
Стоящий рядом Лампочка улыбнулся во весь рот.
— …»п" заглавное, «р» малое, «и» малое, «к» малое, «а» малое, «в» малое, точка. — Я закончил трансляцию очередной порции данных и поднял глаза на очкарика. — Это все? Теперь я могу идти?
Я чувствовал усталость. Усталость и странную опустошенность.
— Еще минуту, пожалуйста, — попросил он. — Осталось передать информацию на принтер.
— Какой еще принтер? — спросил я и тут же вспомнил, что рядовой Чеба тоже упоминал какой-то принтер, который якобы удалось спасти от гнева разъяренного поклонника «Динамо» (Тбилиси).
— Сейчас… — Очкарик двумя пальцами коснулся переносицы и покачал головой. — Забыл. Кто у нас отвечает за драйвер?
— Я! — отозвался один из солдат.
— Хорошо. Андрей… Ребята… — Он обвел взглядом ряды подчиненных. — Напряжемся в последний раз. Осталось немного. Чуть-чуть. Парни… Андрей… Давайте, давайте… — Он махнул рукой, усталый, как тысяча рудокопов.
Пятерка «маленьких лебедей» пришла в движение. Рядовые синхронно сделали шаг вперед и, не размыкая рук, растянулись в стороны. В поле моего зрения попал стоящий на тумбочке принтер, который до этого загораживали «лебеди». Принтер был старый, кажется, еще матричный, однако зеленая лампочка на корпусе сигнализировала, что аппарат готов к работе.
Один рядовой, до сих пор не задействованный в наших «играх разума», печатая шаг, подошел к тумбочке и встал рядом с ней, одной рукой взяв за локоть крайнего «лебедя» и опустив вторую на заднюю панель принтера. Другой, тот, кого очкарик назвал Андреем, замкнул цепочку между «лебедями» и мною.
— Готовы? — спросил командир, глядя главным образом на меня. — Отлично.
Он прочистил горло, вытянулся в струну, и пространство казармы от стены до стены заполнило громогласное:
— РОТА-А-А! ПРИНТ!
Я вздохнул, через куртку чувствуя тепло чужой руки, и вместо какой-нибудь колкости или неуклюжей шутки сказал:
— Передаю данные на печать.
— К передаче данных готов, — серьезно ответил Андрей.
— Понеслась! — Я самую малость сжал пальцы на вспотевшем затылке толстяка.
Толстяк присел и снова завертелся, похожий на разматываемый клубок. Лампочка заулыбался с риском порвать губы. Я вздрогнул, когда мое плечо, в том месте, где его касалась рука Андрея, словно иглой, кольнуло слабым разрядом тока, но тут же напомнил себе, что так бывает. Сплошь и рядом, и виной тому так называемое статическое электричество.
«Так бывает», — мысленно повторял я снова и снова, глядя, как один за другим вздрагивают «лебеди». «Бывает…» — когда передернул плечами рядовой, по всей видимости выполняющий роль ЛПТ-разъема. «Бывает и не так», — продолжал верить я, даже когда на панели принтера перемигнулись лампочки передачи данных.
И только когда под противный писк иголок из выходной щели показался край листа, я вышел из оцепенения.
— Эй, пиджак! Куда пошел? — кто-то крикнул в спину, когда я, расталкивая «лебедей», начал пробираться к принтеру.
— Дай сюда! — сказали рядом. Сразу две руки легли мне на плечи, но я решительно стряхнул их и поднес к глазам еще теплый листок.
Вверху листа, по центру располагался заголовок:
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Далее с красной строки шел текст:
«Сим удостоверяется, что Кривцов Роман Георгиевич (далее — дедушка Рома) в соответствии с указом министра обороны от 02 ноября выслужил установленный срок срочной службы и подлежит немедленной демобилизации. Воинские проездные документы выписаны до пункта г. Бузулук Оренбургской обл. На пути следования военным патрулям предписывается оказывать дедушке Роме всемерное почтение.
В ожидании решения об увольнении дедушке Роме строго запрещается:
1. ходить быстро, тем более бегать;
2. говорить громко, кроме тех случаев, когда дедушка хочет поделиться боевым опытом с молодыми военнослужащими;
3. реагировать на команды «Подъем», «Отбой» и все промежуточные, если только они не отданы: а) вежливо, б) вовремя;
4. отзываться на обращение по званию.
Дедушке Роме разрешается все, что не противоречит пунктам 1–4».
И уже внизу листа, апофеозом казарменного романтизма, шли шесть зарифмованных строк:
