Я даже не был уверен в том, что дышу.
— Я?! Да что я такого сделал?
— Все дело в твоих письмах. Ты показал нам, что собой представляет каледонская культура, пусть даже Маркабру читал твои письма с издевкой. Мне ужасно хочется познакомиться не менее чем с двадцатью людьми — с Торвальдом и Полом, и с этой чудесной Валери, о которой ты писал. Утром мы познакомились в послом Шэном — он оказался в точности таким, каким ты его описывал.
Глаза у нее сверкали, она была так взволнована, что я не удержался и спросил:
— Но ты наверняка уже видела, на что похожа Утилитопия, как выглядит утренняя буря, и…
— Ты же знаешь, что я не большая любительница путешествий. Я такая рассеянная, что, пожалуй, могу оказаться всего в нескольких километрах от этой знаменитой радуги и не заметить ее…
Я рассмеялся. Мне и в самом деле показалось, что это ужасно смешно. И все-таки я был бы не против того, чтобы недельку постранствовать с Гарсендой по Каледонии и показать ей главные здешние достопримечательности. Хотя бы из верности моим каледонским друзьям или из желания поделиться с ней тем, что я успел повидать сам.
— Ладно, — сказал я. — Ты не будешь против того, чтобы я писал тебе, когда ты вернешься домой? Вчера вечером я послал Маркабру письмо, в котором вызвал его на поединок без правил, так что больше я ему писать не собираюсь.
Гарсенда пожала плечами. Ее роскошные черные волосы рассыпались, занавесили лицо.
— Корреспондент из меня неважный, Жиро, но для тебя я постараюсь сделать исключением. Тем более… — она улыбнулась, и я заметил в ее улыбке злость, которая раньше мне никогда в глаза не бросалась, — ..что я уверена: нашу переписку можно будет употребить на пользу общего дела.
— Как минимум один из нас воистину изменился, — сказал я.
Гарсенда снова улыбнулась — на этот раз по-доброму.
— Мы оба изменились, и я этому рада. Пожалуй, теперь мы сможем стать друзьями.
Так оно и было.
— Ну, и что же стало с тобой? — спросил я.
Ее синие глаза искрились весельем. Пусть это было упадническое веселье — мне все равно нравились ее глаза.
— О Господи… Когда ты видел меня в последний раз… Короче говоря, я потом все видела на просмотре видеозаписи. Конечно, ты разозлился. Я считаю — ты имел на это полное право. Честно говоря, для меня это было странное время. Но я так думаю, ты ничего не знаешь о нарастающем недовольстве среди межзвездников, потому что не сомневаюсь: Маркабру не писал тебе об этом ни слова.
И Гарсенда рассказала мне обо всем том, о чем мне не писал Маркабру. Только в Новой Аквитании — единственной колонии Тысячи Цивилизаций — различия между полами были доведены до таких крайностей, только здесь имелся настолько непоколебимый и сложный кодекс ухаживания. После того как началась полоса изменений, неизбежно вызванных спрингер-контактом, наша культура получила толчок, но двинулась не в направлении мейнстрима Тысячи Цивилизаций, а в худшую сторону — в ту, которая у нас традиционно подавлялась.
— Так что можно сказать, что многие donzelhas стали заниматься тем, чего так боялись раньше. Садопорнографией не только на Земле, но и на большинстве других планет интересуются очень ограниченное число людей. Ребята, работающие около гедонского центра, сказали мне, что пока каледонцы заказали у него всего три видюшки, да и то — поверь мне, весьма мягкого характера. Но в цивилизации типа новоаквитанской, где так пестуются различия между полами и жестокость… Ну скажи, ты знаешь, например, какие произведения искусства больше всего импортировались после начала спрингер-контакта? Это же так естественно. Так и вышло, что поначалу многие начали увлекаться всем этим просто в знак протеста. Ты же можешь вспомнить, что сначала был гиперприспособленцем и только потом начал доводить своих родителей до белого каления. Но кроме этого, в воздухе витало еще множество всяких идей, и вскоре многие из нас решили, что быть воистину насилуемыми объектами насилия — это не так уж сильно отличается от того, чтобы просто быть объектами насилия.
Я нисколечко не сомневался в том, что до всего этого она додумалась не сама, но было видно, что во все это она верит, более того: что она все это понимает… и что хуже того — теперь и я это понимал, хотя мне было и не очень приятно все это выслушивать.
— А-а-а… — промямлил я, — понимаешь, мне хотелось бы немного отвлечься. Ты знаешь, что здесь политический кризис? Что произошел государственный переворот?
Она улыбнулась мне так, словно я только что заработал отличную отметку.
— Конечно, знаю. Как раз перед тем, как отправиться сюда, я ходила на демонстрацию, цель которой состояла в том, чтобы Гуманитарный Совет вмешался и сбросил режим Сальтини.
— Ну, так вот… — И я рассказал ей о том, что приключилось с Бетси Лавлок. — Так что здесь слово «изнасилование» звучит отнюдь не символически.
Она понимающе кивнула и спросила:
— Жиро, а ты знаешь о том, что в Новой Аквитании было полным-полно самых настоящих, жестоких изнасилований?
Я хотел было возразить, но не нашел слов. Deu sait, сам я никогда в жизни не угрожал женщине… ну, помнится, как-то раз посражался с одной неуступчивой девственницей, но она стала вполне уступчивой к тому времени, когда мы… Но все равно — разве я знал о том, что она тогда думала? Может быть, просто испугалась и со страху согласилась…
Ну и конечно, я знал предостаточно парней, которые были вооружены нейропарализаторами при встречах с девушками, которые вооружены не были… Сам Маркабру мне однажды похвалялся тем, как он «заполучил одну снежную королеву», заставив ее «открыть хорошенький ротик и удовлетворить меня, как полагается шлюхе, какой она и была». При этом он угрожал ей шпагой и пугал тем, что сделает так, что ей будет казаться, что у нее отрезают груди и… даже вспоминать было противно. Все это он вытворял, потому что хотел сразиться с ее entendedor. Он понимал, что если осуществит свои угрозы, девушка на самом деле испытает такую боль. Мне и тогда казалось, что это дикость, что до такой жестокости я бы сам никогда не опустился, и все равно я качал головой не только с осуждением, но и с восторгом… Кровожадность — как ни крути, частица enseingnamen.
Гарсенда сидела и молча смотрела на меня. Наконец она спросила:
— Как я погляжу, это новость для тебя?
— Представь себе, оказалось, что не новость.
— Понимаешь, Жиро, ты был моим четвертым entendedor, но первым, который меня не принуждал заниматься сексом. — Она вздохнула. — Мне хотелось… нет, не то чтобы поблагодарить тебя, нет. Ты был очень добр ко мне, но ты относился ко мне… ну, скажем так: несколько высокомерно.
