Как обидно! Видимо, за ней наблюдали! И в Центре редкой информации, и до того, как она выменяла пропуск в этот Центр.
Если выслали Лао - значит, не могли не знать и о ней? Ведь Мио не могла не рассказать, что рассказ о соке дерева Го предназначался вовсе не ей, а мне?
А вот если бы... если бы кто-то подошёл к ней, из Отделения Порядка и Защиты, и сказал бы: "Не ищи сок дерева Го - провалишься в нижний мир!"
Перестала бы она искать этот сок? Остановилась бы? Или нет?
Скорее всего, ответила бы: "Не трогайте меня! Мне очень хочется, и я всё равно сделаю всё, что хочу. Нижнего мира не существует, это сказки!!"
Да, вероятно, так и случилось бы. А если бы сок вырвали у неё из рук, и сослали её на Остров, она бы плакала и рыдала.
Не о том, что её выслали, а о том, что сок вырвали у неё их рук.
Ео прикрыла глаза.
Да, так и произошло бы. Так и произошло...
Тут перед закрытыми глазами Ео всплыл экран монитора. Сначала фраза о том, что "Ложное распространение рассказов о чудодейственном дереве Го запрещено правилами Совета".
Разве это - не предупреждение?
Но разве это предупреждение её остановило? Разве это предупреждение могло её остановить?
А что там было написано дальше? Там, в Центре редкой информации? Там высвечивалось что-то ещё, что показалось ей совершенно лишним и непонятным!
Вот...
"Наказание за употребление сока дерева Го может заключаться в самом употреблении".
"Наказание за употребление сока дерева Го может заключаться в самом употреблении".
Сложно понять, пока не прочувствуешь на себе. Понять, что наказание заключено в самом употреблении.
Если бы она не попробовала... Если бы она не поднесла ко рту злополучную склянку, возможно, она сейчас жила бы на Острове, вместе с Лао. И жалела бы о том, что её лишили желаемого. Как, вероятно, жалеет сейчас Лао.
Но она попробовала... И вот.
"Наказание за употребление сока дерева Го может заключаться в самом употреблении".
Употребление - прямой путь в нижний мир. Островом не отделаешься.
Ах, как горько! Потому, что логично.
Дальше Ео в своих размышлениях не продвинулась.
Потому что дальше...
Потому что дальше следовало приступить вплотную к самой себе.
Страшно! И больно. Так больно...
Как же трудно это - причинять душевную боль самому себе... Это даже больнее, чем порезать собственные ладони...
ГЛАВА 22
Между тем, время шло. Почти все бумаги в конторе нашли свои места в соответствующих папках. Ео аккуратно расставила папки по полочкам. Подписала каждую папку. Раскладывать же вновь поступающие бумаги не представляло для неё никакого труда.
Оставался только раздел о "Домах для больных и старых" и "похоронный" раздел, которые начальник велел оставить напоследок, как самые неважные.
Отчитываться начальник ездил в соседний город, каждый раз отвозя бумаги по одному из разделов. Начальник не скрывал, что доволен - бумаги, разобранные Ео, ему не приходилось разбирать ещё раз.
Ео не то, что начала скучать, но у неё появилось свободное время. Она вымыла в своей конторской комнате полы, оконные стёкла и даже стены. Она застелила полочки белой бумагой. Начальник только качал головой, глядя на всё это.
- Не стоит... не стоит... - говорил он.
- Почему, господин начальник? - спрашивала Ео.
Начальник криво усмехался, и ничего не отвечал. Или отвечал что-то вроде:
- Слишком хорошо - всё равно, что плохо.
Однажды начальник вошёл в комнату, где работала Ео, за какой-то бумагой. Ео быстро нашла то, что он просил.
Взяв бумагу в руки, начальник неожиданно произнёс:
- Мне бы дослужить с тобой до отпуска...
Ео насторожилась. Она уже знала, что могут значить эти слова.
Начальник медлил и почему-то не уходил. У самого выхода он обернулся к Ео, и сказал, чуть запинаясь:
- Меня зовут Ник. Ты можешь так называть меня... иногда... если хочешь...
- Спасибо, - пробормотала Ео. - Спасибо, господин начальник. Спасибо... Ник.
Ео, конечно, давно узнала, как зовут начальника. Его подпись стояла на многих бумагах. Но...
Чтобы начальник, да сам...
Светло-карие глаза господина начальника смотрели так... даже ласково... если может существовать в нижнем мире что-то ласковое...
Дверь хлопнула, и Ео осталась одна в своей комнате.
Что-то дрогнуло в сердце Ео. Именно в этот момент дрогнуло сердце Ео. Позже, чем у господина начальника.
Но ничего, что касается чувств, проявлять наружно не стоило. Это не могло иметь продолжения. Это могло только принести осложнения в эту жизнь, и так непростую и трудную.
Ео только поправила волосы, тряхнула головой, словно пытаясь отбросить мелькнувшее чувство, и вернулась к своим бумагам.
Отношения господина начальника к Ео, как отношения начальника к подчинённой, можно было назвать прекрасными. Для нижнего мира, разумеется.
Господин начальник никогда не бил Ео, только кричал на неё. Иногда Ео ловила взгляд начальника, и в этом взгляде не видела зла. Наоборот.
Грустный взгляд Ника иногда вызывал у Ео такое же щемящее чувство, как воспоминания о верхнем мире.
И притронуться нельзя, и вспоминать больно.
Но хочется вспоминать, и притронуться хочется. Ох, как хочется...
А начальник... что ж... "Если присмотреться, то он даже симпатичный, - думала Ео. - Но "отпуск"... Б-р-р... лучше об этом не думать..."
Страшно думать об этом "отпуске", который неотвратимо приближался. А дело заключалось вот в чём.
ГЛАВА 23
Все отношения между людьми в нижнем мире содержались под контролем. В том числе и отношения мужчин и женщин. В бумагах, по крайней мере, не встречалось ни намёка на иные отношения людей, кроме служебных. До поры, до времени!
Ео поначалу даже удивлялась. Почему это на улицах не видно парочек, и никто не проявляет явного интереса к противоположному полу?
Разбирая бумаги - поняла, почему.
В течение года в нижнем мире никто не подступал ни к кому с любовными предложениями. Ни мужчина к женщине, ни женщина к мужчине.
Нет, может, кто-то и подступал... Но только там, где не имелось контролёров или камер контроля. А найти такое место - ох, как сложно!
За нарушение могли наказать или убить. В зависимости от категории человека. Исключений не предполагалось. Ео попались всего два рапорта за год - о том, как поймали и наказали "прелюбодейные" парочки.
В первом случае мужчину и женщину убили контролёры, а во втором - женщина убита, а мужчина отправлен на мусорку.
Эти правила касались низших категорий. Уж точно - включая четвёртую.
Вопрос "любви" решался просто. В конце года объявлялись две недели свободы. Что-то вроде всеобщего отпуска. Это время так и называлось: "отпуск".
