— Филька! — благим матом заорал Зеленский. — Коня даме!
И, вспомнив главное:
— Ни за что! Я еду с вами…
— Меня, — Ливия огляделась, — проводит рядовой Тумидус. Боец, ко мне!
Марк бегом кинулся к обер-декуриону. Уже минут пять они с дедом и Паком делали вид, что прощаются, исподтишка наблюдая за шумной компанией. Деда слегка развезло, Пак давным-давно велел официантке вызвать такси до частного пансионата, где они сняли номера. Но, похоже, ротмистр был прав: машина опаздывала. Шофер звонки игнорировал; диспетчер клялась, что вот-вот, с минуты на минуту… Браня разгильдяев, хозяин ресторации предложил гостям крытый возок, запряженный парой гнедых.
— Рядовой Тумидус по вашему приказанию прибыл!
— До которого часа вы в увольнении, рядовой?
— До двадцати двух ноль-ноль!
— Отлично. В седле держитесь?
— Держится, — за Марка ответил дед.
И показал, за что.
Гусары захохотали. Пьяненький дед смешил их. Впрочем, подумал Марк, он смешил их и трезвый. Его покоробило от вульгарности дедовой шутки. Рядом ухмылялся Пак. Акробат, выросший в опилках, знал: шутки зависят от слушателей. То, что одному — ниже пояса, другому — выше головы.
— На посошок!
Зеленский выхватил саблю. Взмах, и обушок клинка въехал под зеленое «кольцо» — утолщение на краю бутылочного горлышка. «Кольцо» отлетело, унося с собой пробку. В небо ударил фонтан пены, забрызгивая людей.
— Эй, хозяин! Еще вина!
Денщик Филька уже бежал к конюшне. Вслед ему неслось:
— Вьюга бесится от хохота,
Хвост от инея длинней,
Грянем Дикою охотою
По хрустящей целине!
* * *
Луна — мертвая невеста в фате облаков. Редколесье тянется ввысь, хватает воздух черными сучьями. Под копытами хрустит наледь, в дубраве откликается филин. Земля еще не промерзла до зимнего звона. Впереди — факел денщика. Качается, зовет.
— Ты уже выбрал, боец?
— Так точно, госпожа обер-декурион!
— Что?
Марк молчит. Ливия Метелла кивает: она верно истолковала его молчание.
— Почему? У внешников выше звание, да?
Марк молчит.
— Приятно быть офицером? Орел в петлице, девки в обмороке?
— Никак нет, госпожа обер-декурион!
— Кончай драть глотку. И не ври мне. Я вранье за парсек чую.
— Никак нет, не вру.
— Хорошо, плевать на звание. Любишь риск? Рвешься в герои?
— Никак нет, госпожа…
— Оставь чины до завтра. Не на плацу. Отвечай кратко и по существу.
— По существу? Без чинов?
— Да.
— А если без чинов, так это не ваше дело. Выбрал, и все.
Ливия смеется.
— Волчонок, — отсмеявшись, говорит она. — Кусаешься. На развед-либурнах любят задир. Сперва любят, потом в мусорный шлюз спускают. Думаешь, ты — сорвиголова? Ужас деканов? Ты — пай-мальчик, трусы с кружевами. Вякнешь, прыгнешь, уйдешь в шлюз. А с Прецилла сообщат семье, что ты погиб в результате несчастного случая. Открывал консервы, не совладал с управлением. Нравится?
— Так точно, госпожа обер-декурион! Разрешите вопрос?
— Спрашивай, боец.
— Почему либурнариев не учат на коренных планетах Помпилии?
— Смотри-ка, запомнил…
Ветер бродит меж стволов. Боится выйти на грунтовку, угодить под лошадь. В свисте ветра слышится: «Над дорогами-проселками…» Осторожно так, не в пример поручику Ахилло. Поздняя осень, холодрыга. На ветках корявого, расщепленного молнией вяза прыгает ворона. Скажи ей про магнолии на Тренге — не поверит.
— Инъекции, боец. Солдатчина, офицерка. Под инъекциями мы — комок нервов, пока не привыкнем. А тут — цивилы с их любовью к «десятинщикам». Зачем дома лишние проблемы? Практически все военные училища, где готовят кадровых офицеров, выводят с Октуберана и Квинтилиса куда-нибудь подальше. Это первое. Что же до нас, абордажной пехоты…
Марк ждет.
— Либурнариев учат в среде варваров. Техноложцев. Гематров, брамайнов, вехденов. Кого угодно, только не помпилианцев! Что, еще не въехал?
Марк молчит.
— Тебе дают время узнать, что вокруг — люди. Инорасцы, свободные граждане Ойкумены. И в то же время они — ботва. Чуешь парадокс? В баре — люди. На стоянке — люди. На занятиях в училище — ботва. В супермаркете, на пляже — люди. Во время операций по захвату — ботва. На Сечене, Тренге, Китте, Серафиме — люди. При абордаже — ботва. После клеймения — рабы. Шаг, и люди становятся ботвой. Еще шаг, и ботва превращается в рабов. В фундамент энергетики Помпилии. Тебя учат, как маленького ребенка: нельзя клеймить объект где угодно, направо и налево. Абордажник, ты учишься жить рядом с инорасцами. Терпеть, любить, ссориться. Пить пиво в их компании. Соблюдать законы Лиги, нарушать законы Лиги. Сознательно выбирать время нарушения и время соблюдения. Видеть грань, за которой инорасец становится ботвой! Владеть этой гранью, как оружием. На Октуберане, среди своих, ты этому не обучишься. Сорвешься там, где не следует. Волков натаскивают не кусаться попусту. Или ты хватаешь за глотку, или не скалишь клыки. Понял?
— Так точно, госпожа обер-декурион!
— Вот же дурак на мою голову…
Впереди — огни КПП. В кармане Ливии Метеллы пищит уником.
— Слушаю вас, господин обер-манипулярий! — канал связи закрытый, Марку не слышно, что говорит Назон. — Так точно! Сейчас буду… Рядовой Тумидус! Бегом в казарму…
Уником булькает. Ливия вслушивается в беззвучный монолог начальника учебки.
— Отставить, боец, — наконец говорит она. — Сопровождайте меня.
— Есть сопровождать! — козыряет Марк.
V
— Банда Гната Кожемяки, — сказал Назон.
Глаза обер-манипулярия были красней, чем у кролика. Знаменитый бас гудел приглушенно, как из бочки, но в нем слышалось рычание. От невзрачного, ничем не примечательного офицера, сосланного командовать учебной частью в захолустье, не осталось и следа. Назон бродил по кабинету, словно волк по клетке.
— Жандармы выбили их из Кучарской пущи. Это так говорится: из пущи. На деле Гнат квартировал по тамошним селам. Кое-кому платил; остальные боялись. Гнат был скор на расправу. Банду взяли во сне, тепленькими. Тех, кто сбежал в пущу, искали с собаками — и добивали. Целый день…
Назон помолчал, глядя в стену.
— Атаман Гнат ушел. С ним — ближний круг, десятка полтора головорезов. Три часа назад они ворвались в город, в дом предводителя здешнего дворянства. Юго-западная окраина, над Мышлей. Предводитель устроил бал к шестнадцатилетию дочери…
— Заложники, — кивнула обер-декурион Метелла.
