— Оставайтесь у меня.
Губы Эстравена дрогнули при этих словах, но он сдержался, а затем согласившись с нашими доводами, что в непосредственной близости от Сассинота нельзя чувствовать себя в полной безопасности, Тесишер пообещал подыскать нам убежище. Это будет нетрудно, сказал он, если Эстравен скроется под выдуманным именем и постарается наняться поваром на какую-нибудь ферму, что, конечно, не доставит ему больших радостей, но все же будет лучше, чем возвращаться в Оргорейн.
— Какого черта ты делал в Оргорейне? У кого ты там жил?
— У Сотрапезников, — сказал мой друг, и на его лице мелькнула смутная, как у выдры, тень улыбки. — Ты же знаешь, в их Союзе все обязаны работать. Так что с этим проблем не было. Но я бы предпочел быть в Кархиде… если ты в самом деле думаешь, что тут может все измениться…
Мы пользовались печкой Чабе, единственной ценной вещью, оставшейся у нас. Так или иначе, она верно послужила нам до конца нашего путешествия. На следующее утро после того, как мы добрались до Тесишера, я взял ее и, встав на лыжи, побежал в город. Выручив за нее на городском рынке солидную сумму, я поднялся на холм, где размещалась радиостанция, и оплатил десять минут для «частной передачи по частным делам». Все станции отводили часть дня для таких передач на коротких волнах, большинство из которых использовалось купцами для связи со своими агентами за морем или покупателями на Архипелаге, в Сите или Перунтере: плата была высока, но во всяком случае, меньше, чем выручка за подержанную печку Чабе, и игра стоила свеч. Мои десять минут пришлись на начало Третьего Часа. Я не хотел бегать на лыжах к ферме Тесишера и обратно, поэтому, побродив по городу, я плотно, сытно и дешево перекусил в одной из харчевен. Вне всякого сомнения, в Кархиде готовят лучше, чем в Орготе. Сидя за едой, я припомнил, как Эстравен ответил, когда я его спросил, ненавидит ли он Оргорейн; я вспомнил звучание его голоса прошлой ночью, когда он с нежностью сказал: «Я бы предпочел быть в Кархиде…» И не в первый раз я удивился, что же такое патриотизм, из чего состоит подлинная любовь к родине, откуда берется та неизменная верность, которая заставила дрогнуть голос моего друга и как эта подлинная любовь столь часто превращается в тупой и глупый фанатизм. Каким образом это происходит?
Перекусив, я пошел гулять по Сассиноту. Весь облик города, его магазины и улицы, застывшие, затянутые снежными вихрями, казались какими-то нереальными, ненастоящими. Я еще не оправился от давящего чувства одиночества и заброшенности, окружавшими нас во Льдах. Я неуютно чувствовал себя среди чужих, и мне все время казалось, что рядом со мной Эстравен.
Уже в сумерках я поднялся по утоптанным снежным ступеням к станции, где меня встретили и показали, как пользоваться передатчиком. В назначенное время я послал сигнал «ПРОСЫПАЙТЕСЬ!» на стационарный спутник, который висел на орбите в трехстах милях над поверхностью Южного Кархида. Он был запущен как подстраховка на случай подобных ситуаций, если мне доведется расстаться с ансиблом и я не смогу связаться с Оллулом, чтобы они подняли команду судна, или у меня не будет времени и возможности напрямую связаться с кораблем на околосолнечной орбите. Передатчик в Сассиноте как нельзя лучше подходил для этой цели, но так как спутник не был предназначен для двусторонней связи, мне не оставалось ничего другого, как послать сигнал и предоставить событиям идти своим чередом. Я даже не знал, было ли получено сообщение и переправлено ли оно на корабль. Я не знал, все ли было сделано правильно, чтобы сигнал ушел. Мне оставалось лишь со спокойным сердцем воспринимать это ощущение неопределенности.
Снова пошел густой снегопад, и мне пришлось провести ночь в городе, потому что в темноте и в снегу я мог сбиться с обратной дороги. Имея при себе еще немного денег, я расположился в гостинице, о которой мне рассказали на станции; там я поел в компании веселых студентов и заснул в одной из спален. Во сне ко мне пришло блаженное чувство безопасности, источником которой была та неизменная любезность, с которой в Кархиде встречают иностранцев. Я спокойно уснул, но рано проснувшись и даже не позавтракав, поспешил на ферму Тесишера.
От встающего солнца, маленького и холодного в ясном небе, к востоку простирались тени, падающие от снежных наносов и сугробов. Утренние сумерки постепенно уползали с дороги. Вокруг меня лежали безмолвные и неподвижные снежные поля, но откуда-то издалека ко мне бежала смутная фигурка, двигавшаяся размашистым шагом опытного лыжника. Задолго до того, как стало видно его лицо, я узнал в ней Эстравена.
— В чем дело, Терем?
— Я должен уходить к границе, — даже не останавливаясь, сказал он, когда мы поравнялись с ним. Он с трудом переводил дыхание. Я развернулся, и мы оба побежали на запад, хотя мне было трудно держаться рядом с ним. Когда дорога повернула к Сассиноту, он сошел с нее и мы принялись прокладывать путь прямо по полям. В миле или около того от города, мы пересекли замерзшую реку. Берега ее были круты, и в конце подъема нам обоим пришлось остановиться и передохнуть. Такая гонка нам уже была не под силу.
— Что случилось? Тесишер?..
— Да. Я подслушал его разговор по передатчику. Уже ночью. — Грудь Эстравена тяжело вздымалась и опадала, как в те часы, когда я вытащил его из трещины. — Тибе должен хорошо заплатить ему за мою голову.
— Этот подлый неблагодарный предатель! — с силой сказал я, имея в виду не Тибе, а Тесишера, предательский удар которого был нанесен рукой друга.
— Да, он таков, — сказал Эстравен, — но я слишком много потребовал от него, слишком понадеялся на него, и душа его не выдержала напряжения. — Слушайте, Дженри. Возвращайтесь в Сассинот.
— Не раньше, чем я увижу, что вы благополучно пересекли границу, Терем.
— Там может быть орготская стража.
— Я буду на этой стороне. И ради Бога…
Он улыбнулся. По-прежнему с трудом переводя дыхание, он двинулся дальше, и я последовал за ним.
Мы прошли через небольшую застывшую обледенелую рощу, перевалили холмы и оставили за собой поля спорной долины. На них не было ни малейшего укрытия. Под залитым солнцем небом наши две тени скользили по этому белоснежному миру. Кочки и рытвины почвы сказали нам, что мы недалеко от границы, и мы внезапно увидели частокол столбов, пересекавших равнину, чьи окрашенные красным верхушки лишь на пару футов высовывались из-под снега. С орготской стороны стражников не было видно. Неподалеку от нас тянулась лыжня, и где-то далеко к югу двигалось несколько фигур.
— Там, в той стороне, стражники. Вам придется подождать до темноты, Терем.
