— Вот дурак, — засмеялась Анна. — Точно не собираюсь…
— Что ж, могу предположить, что будет дальше, — судя по всему, Флейтисту было не до смеха. — Сколько-то нас продержат здесь. С комфортом, наверное, хотя и обратное не исключено. Потом на смену этой аватаре придет другая, из другой партии, если выражаться таким образом, или просто имеющая другие цели. На этом комфортные условия закончатся и начнутся другие способы добиться желаемого. Наихудшим для нас будет прямой контакт с партией борющихся за выход вовне…
— Слушай, а если я соглашусь? — спросила после паузы Анна. — Не на эту клюкву, а вот… впустить их. Что будет? Скажи уж мне прямо, ты обещал.
— Ты погибнешь, точнее, сойдешь с ума, став проводником силы Безвременья, — без лишних экивоков ответил Флейтист. — Это известно достоверно. Будет ли попытка проникновения успешной, я сказать не могу. Не обязательно она удастся, но столкновение будет куда более масштабным, чем раньше. Какая сторона победит, я предположить не могу.
— Как-то это все… не смешно, — поежилась Анна. — Нет, ну не может же все быть так паршиво? Куда ни кинь, везде клин. Ну почему мы — и во всем этом безобразии? За что?
Флейтист пожал плечами, располагая поверх ломтя хлеба толстый жареного мяса. Судя по всему, завтрак интересовал его куда сильнее, чем вопросы Анны. Девушка подумала — да уж, вопросы были не самые умные; но командир все же ответил.
— Каждый день кто-нибудь ухитряется умереть, пользуясь феном или холодильником, подавиться собственным языком или перепутать соль с отравой для крыс. Почему именно с ним это случается? Никто не знает. Почему в кого-то попадает метеорит, а в кого-то — шаровая молния? А кто-то находит клад прадедушки на собственном огороде… Почему? За что? Не «почему», не «за что». Таково стечение обстоятельств. Вот и у нас — таково стечение наших обстоятельств. Бессмысленно задавать подобные вопросы, Анна…
— А осмысленно было устраивать игры вокруг меня, чтоб я ничего не знала, а? — огрызнулась девушка. — Незнание — сила, да?
— Я и до сих пор считаю, что тебе не стоило этого знать, но уж если ты догадалась, значит, так тому и быть, — спокойно ответил Флейтист.
Анна возмутилась до глубины души. Она старалась быть честной перед спутниками, может быть, временами в ущерб вежливости, но говорила и действовала полностью искренне. Флейтист же считал позволительным играть с ней втемную.
— И с какой же это стати?
— Я знаю, на какую книгу ты намекаешь, — улыбнулся он. — Но в твоем случае незнание действительно было силой. По крайней мере, мне так казалось. Я ведь вижу, что ты сейчас всерьез прикидываешь, не рискнуть ли согласиться на все условия ради нас. Останавливает тебя одно — ты не уверена, что атака Безвременья будет успешно отражена, что не выйдет хуже. Так, Анна?
Девушка была вынуждена кивнуть, старательно спрятав глаза от Вадима и Гьял-лиэ. Вадим еще и показал ей кулак, пантомима вышла вполне впечатляющая. Зато Серебряный отвесил челюсть и уставился на Анну, как баран на новые ворота. Было стыдно, что ее вот так вот запросто раскусили и увидели насквозь.
— Люди — мастера сюрпризов, но и они бывают предсказуемы, — развел руками Флейтист. В одной при этом находился бутерброд, в другой — кружка. — Надеюсь, ты понимаешь, что никого так не спасешь?
— Ты точно уверен? — глядя на него в упор, спросила Анна. — Вот честно, без вранья, без уверток — уверен? Если плюнуть на меня лично?
— Анна, Анна, — командир покачал головой. — Пролившего кровь гостя праздника Весны настигает проклятье, а земли, где свершилось это преступление, становятся бесплодны… Но если бы ты всерьез решилась на подобное, я убил бы тебя сам. Вот в этом я уверен.
— Ничего себе! — девушка выронила кружку, и та разбилась с тяжелым солидным хрустом обожженной глины. Осколки разлетелись по полу. — А я-то, дура…
Флейтист поднял удивленный взгляд, как показалось Анне — слегка презрительный, словно на ворону в павлиньих перьях.
Вместе с кружкой разбилось что-то в груди. Анна прокляла себя за наивность, с которой вплоть до этого момента доверяла Флейтисту, считала его почти отцом, почти братом. Оказалось — все иначе, она для него пустое место, разменная монета. Нечто незначащее, ручной цыпленок, которому можно свернуть шею в любой момент.
Плеснула от сердца к вискам упругая волна крови, потемнело от боли и огорчения в глазах. Анна постаралась вздохнуть так глубоко, чтобы ни одной слезинки не пролилось, ни одного слова не вырвалось за пределы плотно сжатых губ. Прогорели и рассыпались золотыми искрами перед плотно сомкнутыми веками все иллюзии, которые были еще у Анны.
Что-то происходило вокруг, но Анне уже было все равно, она стояла, вцепившись пальцами в край стола, и об одном саму себя умоляла: «Не закричи, сумей удержаться…». Там, снаружи, за границей ресниц, говорили, звали ее. Девушка не слышала ничего — не хотела, не могла.
— Анна, открой глаза, прошу тебя, — Флейтист.
«Только не он, пусть уйдет…» — думала Анна, не желая открывать глаза, и выплеснутая в лицо холодная вода не лишила ее решительности, но вот пальцы на висках — доконали. Слишком много в них было мягкой нежности, заботы. Хотелось верить этим рукам, а не словам. Девушка разжала веки. Оказывается, она сидела на табурете, приставленном к стене, а командир стоял перед ней и массировал виски. Больше в зале никого не было.
— Что ты себе выдумала, глупая? — с тоской спросил Флейтист. Глаза у него сейчас были — ночная морская гладь, между зеленью и синевой. — На что такая реакция?
— Сам сказал — убьешь, если решу…
— Анна, Анна… Я видел одержимых Безвременьем. Это уже не живые, не разумные. Только тело, выжженное чуждой силой. Эта участь много хуже смерти. И считаю, что вправе убить, чтобы уберечь от такого, и других — от того, что натворит это тело. Вот и все. Тебе лучше?
И — глаза близко-близко, хвоя в зимнем небе, жемчуг в морской волне. Живые, несчастные, испуганные. За нее, Анну, испуг. Настоящий, неподдельный. Только — в чем причина этого испуга? В гипотетическом проклятье и прочих «бесплодных землях»?
— А что ты так взволновался-то? От слов не умирают, — против воли легла на губы циничная усмешка. — Не дергайся…
— Если ты пытаешься обидеть меня, значит, я задел тебя куда сильнее, чем хотел. Прости, — взгляд теряется где-то за плечом, нейтральный, как воды посреди океана и такой же пустой.
Это обезоружило. Расхотелось и хамить, и говорить гадости, и вообще как-то издеваться над Флейтистом. Догадалась — попала ему своим несостоявшимся обмороком по больному, туда, куда бить, имея хоть толику совести. Анна прикусила язык — до железистого привкуса во рту. Слишком быстро забыла, что именно он потерял: уж больно легко было не смотреть глубже тех сияющих лат выдержки и силы, за которыми прятался командир. Случилось же все — вчера, только ВЧЕРА…
