Такие дела, дедушка. Ты меня спас, я спасаю твоих вертолетиков, они спасают меня… Прямо команда спасателей. А кругом уроды какие-то. И люди уроды, и микробы у них получаются уродские. Почему так, скажи?
Дед не ответил.
Душно тут. Хотя наверное это с непривычки. Леха подошел к окну, раскрыл его, высунулся и принялся глубоко дышать. Вдох, выдох… Вдох, выдох… Снаружи уже стемнело, но фонари на территории, и окна Нанотеха, давали света достаточно чтобы оглядеться. А чего у нас внизу? Ой как высоко. Он посмотрел направо, нале… О-па. Это уже интересно.
На расстоянии вытянутой руки по стене тянулся неплотно к ней прибитый толстый прут громоотвода.
* * *
Михаил и Зарецкий ворвались в центральный зал, пробежали по галерее и быстро ссыпались по лестнице в «яму». Там уже суетился у терминалов Рыбников.
Старший смены, засунув руки в карманы, стоял в сторонке с таким независимым видом, будто он вообще не отсюда. Но завидев Михаила, бросился навстречу.
– А я ему говорил! – сообщил он, кивая в сторону Рыбникова. – Я говорил ему!
Михаил отодвинул старшего и прошел мимо.
– Ну и хрен с вами со всеми… – буркнул тот.
Михаил крепко схватил Рыбникова за отворот халата.
– Что у нас? – прошипел он. – Ну?
– Спонтанный разгон, – задушенно отозвался Рыбников.
– Почему?
Рыбников только головой помотал.
Михаил посмотрел через его плечо в середину зала.
– Ты снял питание с танков?
– А я могу?.. – ответил Рыбников вопросом на вопрос.
– Ах, черт… – Михаил обернулся к старшему. – Снять питание с танков! Немедленно!
Старший молча уселся за терминал, сделал несколько движений мышью, ввел какой-то код, щелкнул кнопкой.
«Яма», которая и так уже не пела, только еле слышно жужжала, после этого щелчка заглохла совсем. В центральном зале воцарилась тишина… Нет, не тишина.
Михаил медленно пошел к танкам, не отрывая от них глаз и прислушиваясь. Рыбников и Зарецкий потянулись следом.
– А ну, не топайте! – прикрикнул Михаил.
– Да и так слышно, – пробормотал Зарецкий. – Что-то там шевелится.
– Известно, что… – буркнул позади старший.
– Как думаешь, поле выключить? – бросил через плечо Михаил.
– Обязательно, – сказал Рыбников. – Но я бы… Слушай, уводить людей нужно.
– Без паники, без паники, – Михаил достал телефон. – Знаю я тебя, перестраховщика. Только мне не хватало тут… Сейчас и без этого шухер поднимется на весь институт. Когда мы в последний раз поле отрубали?.. Внимание, это директор! Даю код три, как поняли меня? Код три… Да, правильно, оповестите все подразделения. Да, пять минут.
– Пять минут, – повторил он, пряча телефон. – Ну, и чего мы боимся? Не все еще потеряно. Сколько они продержатся на голодном пайке?
Он залез на платформу и приложил ухо к стене танка.
– Булькают, веселые ребята…
– Часов семь-восемь, я думаю, – сказал Зарецкий. – Им там, гадам, тепло и уютно.
– Больше, – сказал Рыбников. – До десяти. Особое мнение заявить можно? Я понимаю, что со мной не согласятся, но выслушайте хотя бы.
– Валяй, – разрешил Михаил, не отрывая ухо от стенки.
– Предлагаю обесточить зал полностью и вывести людей.
– А мониторить как?
– Никак. Если позитивный сценарий, мы войдем в зал через полсуток и будем разбираться. Если негативный… Он сам намониторится так, что будет очень хорошо видно. Он до твоего сортира домониторит.
– Чушь несешь какую-то, – буркнул Зарецкий и полез на платформу.
– У меня сегодня два ЧП, – сказал Михаил. – И оба такие, что в карман не спрячешь. Сначала детишки устроили гонки на выживание по всему институту. Потом мы отрубили поле. Ты хочешь, чтобы я своими руками устроил третье?
Судя по его лицу, бульканье в танке он слушал с двояким ощущением: и побаивался немного, и гордился.
– Пока мы не сняли питание, боты перли, как черти, – упорствовал Рыбников. – По инерции в танки ушла еще какая-то часть материала. Через несколько минут у нас критическая точка. Если они не остановятся, будет уже опасно.
– Погоди, – Зарецкий обернулся к Рыбникову. – Может, я чего не понимаю… В прошивке есть команда на отключение. Разве ты не можешь сказать «девятой плюс» чтобы она э-э… Перестала?
Рядом фыркнул Михаил.
– Это первое, что он сделал, идиот…
– Это первое, что я сделал, – подтвердил Рыбников. – Не проходит команда. Операторы говорят, наверное от перегрузки забило канал. А если с ручного кодера – танки экранируют.
– Хорошие танчики, крепкие, – удовлетворенно сказал Зарецкий.
Он тоже приложил ухо к стенке.
– Ку-ушают, твари… Сидят там, как в консервной банке, и жируют. Рыбка плавает в томате, ей в томате хорошо… Только я, едрена матерь, места в жизни не нашел…
– Экий ты самокритичный, – сказал Михаил. – Ничего, я еще подумаю, где оно, твое место… Кушают, значит. Питания нет, а они кушают… Стоп! А что они там жрут?!
– Инерция, – буркнул Рыбников. Оглянулся на старшего и крикнул: – Ну?!
– Шпарят! – отозвался тот. – Мы все отрубили! А они… Слушайте, шли бы вы оттуда, а?!
– Не могут же они грызть танки… – пробормотал Михаил. Он похлопал ладонью по стенке, та не издала ни звука. – Я эти лично заказывал, – сообщил он горделиво. – Нигде в мире таких хороших танков нет. Не станет «девятка» их жрать!
– Да мы ни черта не знаем, чего она станет! Чего она там себе думает! – выпалил Рыбников. – Я тебе это сто раз говорил! Нам их еще тестить и тестить!..
– Успокойся, – бросил ему Зарецкий. – Если бы боты разбирали танки, они бы уже посыпались наружу.
Тут доктор сильно ошибался. Даже с отключенным питанием три белых цистерны были для «девятой плюс» как холодный, но все-таки родной домик. Ботов загрузили в какой-то на редкость недружелюбный организм, им предстоял выход из единственного более-менее комфортного места, и они оттягивали этот момент до последнего. Поэтому головастики равномерно выедали танки изнутри по всей поверхности. Благо, стенки цистерн были очень толстые, многослойные, и материал – для разгона в самый раз.
Маленький серебристый вертолетик сидел теперь над дверью тамбура. Он заблаговременно покинул рельс и добрался до самого удобного выхода. Рассыпаться и заново собираться, чтобы пролезть через дырочки в уплотнителях, означало тратить силы, а тут его и так выпустят.
Когда побегут.
– Лично я, – сказал Зарецкий, – согласен с Михаилом Борисычем. Не паникуй. Ничего фатального не происходит. Это сбой, конечно, но у Деда выскакивали такие косяки прямо на потоке, что весь институт лихорадило. Теперь, слава богу, не так!
– А чего у тебя морда красная? – спросил вдруг Рыбников. – Огреб наконец-то за все хорошее?
