Всеволод Ревич - Пять зелёных лун (сборник)

И они отправились в тряском фургоне за атомной батареей, которая была спрятана в одном из гротов неподалеку от Дордони.

Очаровательный Малыш еще раз проверил, хорошо ли закрыты иллюминаторы, и выбросил на обочину мебель, которая не была им нужна, и жестяную коробку со скудными сбережениями. Больше она ему не понадобится. Потом он пошел выпрячь лошадь.

— Здравствуй. Я оставлю тебя в лесу. Тебе больше не придется таскать этот фургон, — сказал Очаровательный Малыш.

— О, это было вовсе не трудно. Эти специальные сплавы — просто чудо легкости, — ответила лошадь.

— Да ты и в самом деле говоришь? — удивилась голова чтобы думать.

— Конечно, только очень редко — я по натуре чрезвычайно молчалива, — сказала лошадь, прядая ушами.

— Ну, счастливо. А может быть, ты хочешь полететь с нами? Ты же знаешь, в фургоне места хватит.

Однако лошадь отклонила приглашение, хотя была явно тронута.

— Спасибо, но я уже старею. Я предпочту окончить свои дни тут, на родине. Скажи всем остальным от меня «до свидания». От слова «прощай» я становлюсь печальной, как уличный фонарь ночью. Счастливого пути!

Она удалилась мелкой рысцой, стараясь не оглядываться, чтобы не увидеть, как будет взлетать фургон.

На фотографии, сделанной в двух тысячах километров от поверхности Земли, был обнаружен фургон, плавающий в космическом пространстве. Конечно, это был какой-нибудь грубый трюк, вроде двухголовых чудовищ на ярмарках.

Мексос был таким же, каким он его оставил: каналы, цветущие улочки, сверкающие фасады, наивные или озабоченные моноцефалы, насмешливые трицефалы — и бицефалы, которые устроили горячую встречу двум вернувшимся собратьям. Сирлисунитави смотрел во все стороны сразу — он и забыл, что может быть столько партнеров для игр.

В течение трех недель — а на Мексосе, где все счастливы, недели тянутся очень долго — один праздник сменялся другим. Очаровательный Малыш спал только одной головой, то одной, то другой по очереди — чтобы не упустить ничего из этих многоцветных зрелищ. Никогда он так не развлекался. Но, как гласит мексианская пословица, и самому лучшему на свете тоже приходит конец, разве только оно не самое лучшее на свете, и в общем это не так уж плохо.

И вот обычная жизнь вновь спокойно потекла в своих берегах.

Линофрина была прелестна, и ее подруги — тоже. И все же Очаровательный Малыш иногда чувствовал себя не в своей тарелке. Тогда он с Сирли или совсем один уходил гулять вдоль каналов. Скоро это вошло у него в привычку.

Чтобы понять свое настроение, он думал о Земле, о той убогой жизни, которую там вел, о тех трудностях, которые ему пришлось преодолеть, чтобы улететь оттуда, о безнадежности, которая иногда охватывала его вечерами, когда он сидел в фургоне при свете керосиновой лампы…

— Да, но у Жоли были такие красивые глаза, и от нее так приятно пахло нугой и помидорами, — сказала голова чтобы мечтать. — И там была лошадь, а дети так весело смеялись на карусели, карабкаясь на розовых поросят.

И тогда впервые за всю свою далеко не короткую жизнь голова чтобы думать разразилась потоком жалобных проклятий.

Пожалуйста, это не здесь (исп.).

Как тебя зовут, парень? (исп.).

Хулио Гомес, сеньор. А что, скажите, пожалуйста? Что случилось? (исп.).

С твоего разрешения (исп.).

Пойдешь с нами, Хулио. Грязные руки. Ты серьезно болен (исп.).

А как же (исп.).

 Английская детская песенка: