Но вероятно так уже суждено, чтобы история каждой религии была запятнана потоками крови. Настало время, когда и среди буддистов проснулся дух узкого, слепого фанатизма, явились свои Торквемады, запылали костры и полилась человеческая кровь. Тысячи языческих храмов были разрушены тогда ложными буддистами, извратившими учение своего великого учителя. Приверженцы старой веры, конечно, платили им тем же. К довершению всего между самими буддистами началась кровавая вражда из-за мнений.
Вражда эта длилась столетия, поглотила бесчисленное множество кровавых жертв и, наконец, замерла под гнетом новых насилий, явившихся теперь уже со стороны пришлых врагов: на север явились магометане, на юг — христиане-португальцы со своими фанатиками-монахами, со своей инквизицией, и начались новые пожары, разрушение, кровопролитие. Теперь уже с одинаковым зверством разрушались древние памятники, без различия религии, к которой они принадлежали.
Прокатилась и эта волна. Наступило новое господство. Новые господа чужды религиозной терпимости. Они с одинаковым высокомерным презрением относятся к представителям обоих культов и под их владычеством теперь мирно уживаются и bud temples, и demon temples[36].
К числу последних принадлежал сохранившийся чудом храм индийской богини Парвати, расположенный на полугоре в двух или трех милях от Рамуни.
К этому-то храму, проснувшись еще до восхода солнца, отправились наши путешественники, в сопровождении Рами-Сагиба, Дайянанды и целой свиты сингалезцев, вооруженных копьями и ружьями, на случай встречи с каким-нибудь пятнистым или полосатым непрошеным гостем.
По выходе из деревни, путешественники шли вдоль коричных и чайных плантаций, принадлежащих Рами-Сагибу, затем местность понижалась и начинались джунгли, болотистая местность, заросшая тростником и бамбуком. Это была самая опасная часть пути, и сингалезцы, зорко оглядываясь во все стороны и чутко прислушиваясь к малейшему шуму, осторожно, шаг за шагом, подвигались среди густых зарослей, по едва протоптанной дорожке. Через полчаса тропинка стала подниматься в гору, то прямо вверх, то делая зигзаги в обход какой-нибудь скалы, отвесные бока которой внезапно преграждали путь. Подъем оказался довольно трудным, и хотя местами были устроены ступеньки, тем не менее путешественники, обливаясь потом и задыхаясь от усталости, принуждены были останавливаться почти на каждом шагу.
Между тем нужно было спешить, чтобы окончить эту трудную часть пути, пока солнце еще не начало палить со всей своей тропической силой: тогда подобная дорога делалась уже совершенно невозможной и путешественники, не рискуя получить солнечный удар, должны были бы, сидя где-нибудь в тени, пережидать, пока спадет зной. Но за все трудности пути они с избытком были вознаграждены прелестным видом, открывавшимся с горы на долину, в которой была расположена деревня Рамуни. Пользуясь каждой остановкой, они любовались на расстилавшийся внизу пейзаж. Андрей Иванович просто не в состоянии был отвести очарованных глаз от прелестной долины, напоминавшей ему отчасти его волшебный остров, и если бы не напоминание спутников о необходимости торопиться, он, по всей вероятности, не скоро добрался бы до храма богини Парвати. Окутанное голубым утренним туманом озеро Рамуни до того напоминало ему то прелестное озеро, на берегу которого он прожил столько незабвенных дней, что невольно глаза его искали здесь архаических колонн и плоской кровли озерного храма, послужившего начальным звеном к длинной цепи его неожиданных открытий на острове Опасном.
Становилось жарко. Долина как будто тонула в голубоватом тумане испарений, поднимавшихся от влажной земли под лучами горячего солнца. Дорога шла теперь уже полным уклоном и скоро за купами деревьев показался широкий купол, вроде опрокинутой чаши, опиравшийся на массивные круглые колонны, сплошь покрытые надписями и резными изображениями.
— Вот и храм богини Парвати, — сказал Рами-Сагиб, шедший впереди, рядом с Авдеем Макаровичем.
— Слава Богу, — отозвался этот последний; — здесь по крайней мере можно будет отдохнуть в холодке.
Несмотря на ранний час утра, перед храмом уже толпились кучки богомольцев с букетами, гирляндами цветов и венками, которые они намеревались принести в жертву любимой богине. У входа в храм стояло несколько молодых браминов и храмовых служителей, одетых в желтые чивары, и лениво смотрели на толпу богомольцев. Заметив Дайянанду, они засуетились. Один из них торопливо побежал во внутренность храма, другие поспешили навстречу калькуттскому брамину и, распростершись у его ног, целовали край его кисейного покрывала. Дайянанда с торжественной важностью возлагал по очереди руки на головы коленопреклоненных жрецов и продолжал медленно подвигаться к храму. Богомольцы, заметив почет, оказываемый Дайянанде, также все попадали ниц и таким образом нашим путешественникам пришлось вступить в храм среди коленопреклоненного народа.
Привыкнув к яркому дневному свету, наши путешественники сначала ничего не могли рассмотреть в темном и прохладном помещении храма, куда они вошли вслед за Дайянандой. Только несколько светильников, тускло горевших между колонн, бросились им в глаза.
Но прежде чем они могли осмотреться, навстречу Дайянанде из глубины храма торопливо вышел, опираясь на палку, дряхлый брамин, предшествуемый двумя жрецами, несшими светильники. Подойдя совсем близко, он приветствовал гостя низким поклоном, причем концами пальцев правой руки дотронулся до пола. Затем он подал Дайянанде роскошный букет цветов. Дайянанда ответил таким же поклоном и в свою очередь подал брамину цветы, принесенные им с собою. После этой церемонии оба брамина рядом подошли к громадной вызолоченной статуе богини Парвати, стоявшей в глубине храма, и, простершись у ее подножия, возложили оба букета на низкий столик, покрытый белым покрывалом и предназначенный для жертвоприношений богине. Когда и этот церемониал был исполнен, Дайянанда шепнул что-то старому брамину и, получив утвердительный ответ, сделал нашим путешественникам знак, чтобы они подождали здесь, а сам, вместе с брамином, ушел во внутреннее отделение храма.
Оставшись одни, путешественники стали рассматривать статую богини Парвати. Лицо ее было довольно красиво и его не безобразила даже высокая остроконечная, украшенная драгоценными камнями митра, из-под которой тяжелыми прядями падали на грудь богини длинные волосы и прихотливо рассыпались по плечам. В левой руке богиня держала большой винган, вид которого так поражает целомудренные взоры на греческих статуях бога Приапа. Совсем открытые руки и ноги богини были украшены золотыми браслетами, осыпанными разноцветными дорогими камнями, сверкавшими даже при слабом освещении храма. По правую сторону Парвати, в некотором расстоянии от нее, находилась такая же колоссальная фигура богини Лакшми, индийской Афродиты, супруги Вишну, богини любви, красоты и счастья. В такой же митре, с волосами, рассыпавшимися по плечам, с таким же винганом в левой руке, она была изображена с роскошным открытым торсом и только короткие, широкие шальвары висели на ее бедрах, поддерживаемые золотой дугою, спускавшейся вниз от массивного ожерелья.
