— Я?
— Я. И все остальные. Но в основном я, потому что я знал, что происходило с тобой, и ничего не сделал. До сегодняшнего дня.
— И сегодня вы собираетесь лишить меня единственного, что имеет значение в моей жизни. Большое спасибо за ваше сострадание!
И вновь он серьезно кивнул, как будто он принял и признал ее ироническую благодарность.
— В каком-то смысле, Новинья, неважно, что это не твоя вина. Ведь город Милагре — это общество, и даже если оно обошлось с тобой скверно, оно должно по-прежнему действовать как общество, чтобы обеспечить наибольшее благоденствие всем его членам.
— Что означает — всем на Лузитании, кроме меня. Меня и свинок.
— Ксенобиолог очень важен для колонии, особенно для такой, как наша, окруженной стеной, которая ограничивает наш рост. Наш ксенобиолог должен найти способы вырастить больше белков и углеводов на гектаре, а для этого нужно генетически изменить земные злаки и картофель, чтобы…
— …максимально использовать питательные вещества, имеющиеся в местной среде. Вы думаете, что я пришла сдавать экзамен, не зная, чем я буду заниматься всю жизнь?
— На всю жизнь посвятить себя улучшению жизни людей, которых ты презираешь.
Теперь Новинья увидела поставленную им ловушку, но поздно — та уже захлопнулась.
— Так вы думаете, что ксенобиолог не может делать свою работу, если не любит людей, использующих плоды его труда?
— Мне все равно, любишь ты нас или нет. Я хочу знать, чего ты хочешь на самом деле. Почему ты так страстно хочешь этим заниматься?
— Психология проста. Мои родители умерли на этой работе, и я пытаюсь продолжить их дело.
— Может быть, и так, — сказал Пипо. — А может быть, и нет. Но я хочу знать, Новинья, я должен это знать перед тем, как допустить тебя к экзамену — к какому обществу ты принадлежишь.
— Вы же сами сказали, что ни к какому.
— Так не бывает. Каждый человек определяется тем, к каким группам он принадлежит, а к каким нет. Я — одно, другое и третье, но не четвертое, не пятое и не шестое. Все твои определения отрицательные. Я бы мог составить бесконечный список того, чем ты не являешься. Однако человек, всерьез считающий, что он не принадлежит ни к одной группе, неизменно убивает себя — либо свое тело, либо свою душу, сходя с ума.
— Это обо мне.
— Нет, ты не безумна. Твоя целеустремленность просто пугает. Если ты будешь сдавать экзамен, ты сдашь его. Но прежде чем я допущу тебя к нему, я должен знать: кем ты станешь, сдав его? Во что ты веришь, частью чего являешься, что тебя заботит, что ты любишь?
— Ничего, ни в этом, ни в другом мире.
— Я не верю тебе.
— Я не знала ни одного хорошего человека в мире, кроме моих родителей, а они мертвы! И даже они… Никто во всем мире не может понять ничего.
— Не может понять тебя?
— Меня тоже. Но никто никого не понимает, и даже вы изображаете мудрость и сострадание, но только доводите меня до слез, потому что можете запретить мне делать то, что я хочу…
— Но это не ксенобиология.
— Именно ксенобиология! Во всяком случае, как часть всего.
— А что же остальное?
— То, что вы делаете. Только вы делаете все неправильно, вы делаете все глупо.
— Ксенобиолог и ксенолог.
— Они совершили большую глупость, создав новую науку для изучения свинок. Компания усталых стариков-антропологов надела новые шляпы и назвали себя ксенологами. Но вы не можете понять свинок, просто наблюдая за их поведением! Они появились в результате совершенно иной эволюции! Вам нужно разобраться в природе их генов, во внутриклеточных процессах, сделать это же для других животных, потому что их нельзя изучить самих по себе, никто не живет в изоляции…
«Не читай мне лекции, — подумал Пипо. — Лучше скажи мне, что ты чувствуешь». И он продолжил, вызывая ее на откровение:
— …кроме тебя.
Это сработало. Вместо холодной и надменной она стала горячей и агрессивной.
— Вы никогда не поймете их! А я пойму!
— Что тебе до них? Что для тебя свинки?
— Вам никогда не понять этого. Вы ведь добрый католик, — она произнесла это слово с пренебрежением. — А эта книга внесена в список.
Лицо Пипо озарилось внезапным пониманием.
— «Королева и Гегемон».
— Он жил три тысячи лет назад, тот, кто называл себя Глашатаем Мертвых. Но он понял баггеров! Мы уничтожили их всех — единственную известную нам разумную расу, мы убили их, но он все же их понял.
— И ты хочешь написать историю свинок так же, как первый Глашатай написал о баггерах.
— Послушать вас, так это не труднее, чем написать научную статью. Вы не знаете, что это значило — написать «Королеву и Гегемона». Какое это было мучение для него — мысленно проникнуть в чуждый разум и вынести из него любовь к великому миру, уничтоженному нами. Он жил тогда же, когда и худший из когда-либо живших людей, Эндер «Ксеноцид», уничтоживший баггеров, и сделал все возможное, чтобы исправить то, что натворил Эндер. Глашатай Мертвых пытался воскресить их…
— Но у него ничего не вышло.
— Нет, вышло! Он вновь оживил их — вы бы поняли это, если бы читали книгу! Я не уверена насчет Иисуса, но я слушаю епископа Перегрино и думаю, что духовенству вряд ли по силам превратить хлеб в плоть и простить хотя бы миллиграмм вины. А Глашатай Мертвых вернул к жизни Королеву.
— И где же она?
— Здесь! Во мне!
Он кивнул.
— В тебе есть и кто-то еще. Глашатай Мертвых. Вот кем ты хочешь стать.
— Это единственная правдивая книга, которую я читала, — сказала она. — Единственная заинтересовавшая меня. Это то, что вы хотели услышать? Что я еретичка? И что цель всей моей жизни — добавить еще одну книгу к «Индексу истин книг», которые добрым католикам читать нельзя?
— Я хотел услышать, — мягко произнес Пипо, — кто ты. Ты — Королева баггеров. И ты — Глашатай Мертвых. Это очень маленький круг людей, но у них большое сердце. Значит, ты не хочешь входить в компании, которые собираются только для того, чтобы не пустить к себе других. А люди смотрят на тебя и говорят: бедная девочка, она так одинока. Но ты знаешь секрет, знаешь, кто ты есть. Ты — единственный человек, способный понять чужой разум, потому что ты по складу ума тоже не такая, как все; ты знаешь, каково это — быть не человеком, потому что ни одна человеческая группа не считает тебя настоящим человеком.
— Значит, я даже не человек? Я расплакалась, как ребенок, потому что вы не хотели принимать экзамен, мне пришлось унижаться, а теперь говорите, что я не человек?
— Ты можешь сдавать экзамен.
Его слова повисли в воздухе.
— Когда? — прошептала она.
— Сегодня. Завтра. Когда захочешь. Я прекращу работу, чтобы проэкзаменовать тебя так быстро, как ты захочешь.
— Спасибо! Спасибо вам! Я…
— Стань Глашатаем Мертвых. Я помогу тебе, чем смогу. Закон запрещает мне брать с собой к свинкам кого-либо, кроме моего ученика, моего сына Либо. Но мы дадим тебе все наши записи. Мы покажем тебе все, что узнали, все наши догадки и гипотезы. В свою очередь ты также будешь показывать нам свою работу, особенно результаты генетических исследований этого мира — это может помочь нам понять свинок. И когда мы все вместе узнаем достаточно, можешь написать свою книгу и стать Глашатаем. Но не мертвых — ведь свинки живы.
Вопреки своему обыкновению, она улыбнулась.
— Глашатаем Живых.
— Я тоже прочел «Королеву и Гегемона», — сказал он. — И не могу представить лучшей компании для тебя.
Она еще не доверяла ему, не верила его обещаниям.
— Я захочу часто приходить сюда. Все время.
— Мы закрываем дверь, когда идем домой спать.
— А все остальное время? Вы устанете от меня. Вы попросите меня уйти. У вас будут секреты от меня. Вы скажете, чтобы я молчала и не лезла со своими идеями.
— Мы только подружились, а ты уже подозреваешь меня во лжи и хитрости, в грубости и нетерпеливости.
— Но вы будете делать так же, как все, — они все мечтают, чтобы я ушла…
Пипо пожал плечами.
— Ну и что? Любой человек иногда хочет, чтобы его оставили в покое. Иногда и мне захочется, чтобы ты ушла. Но если я захочу, даже если я попрошу тебя уйти, ты можешь остаться.
Никто и никогда не говорил ей такого.
— С ума сойти.
— Только одно — обещай мне, что никогда не попытаешься выйти к свинкам. Я никогда не разрешу тебе, а если ты как-то добьешься этого, то Межзвездный Конгресс свернет нашу работу и запретит любой контакт с ними. Обещаешь? Или все будет впустую — и твоя работа, и моя работа…
— Обещаю.
— Когда ты хочешь сдавать экзамен?
— Сейчас! Могу я начать сейчас?
Он мягко усмехнулся, затем протянул руку и, не глядя, включил терминал. Тот заработал — первые генетические модели возникли в воздухе над терминалом.
