девочке. — Поговорим потом с тобою… Ты хочешь, чтобы мы остались без дома? Хочешь, чтобы мы лишились жилья?
— Мама, дедушка говорил: «отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку» и «мирись с соперником, пока он не отдал тебя судье, а судья не отправил в тюрьму»…
— Невозможный ребёнок, — всплеснула руками мать. — Что ты говоришь? Ты только послушай, что ты говоришь? Ты ничего не понимаешь… Ты хочешь жить на улице? Хочешь? Ты понимаешь, что нам некуда идти?
Девочка только недовольно сжала губы.
Зиновьеву эта сцена стала абсолютно не интересна и он, оставив женщину с детьми на пороге, вошёл в кабинет.
Тело доставленного Ивана Арсеньевича покоилось на столе. Надо было торопиться. Согласно документам смерть наступила почти два часа назад, это означало, что у Зиновева есть максимум три часа, чтобы выполнить сканоскопию, снять все хранящиеся в памяти покойного данные до того, как начнётся необратимый процесс разрушения мозга, при котором в возникшей мешанине воспоминаний будет уже невозможно что-либо разобрать, и тогда он, Пётр Олегович, получит выговор, как это уже бывало.
Зиновьев поспешил включить монитор. Прислушался, возня и шум за дверью, кажется, утихли.
Подведя к голове умершего миниатюрную дисковую пилу, он точными, отточенными за многие годы работы движениями вскрыл черепную коробку. Человеческий мозг обнажился. Самый обычный, ничем не примечательный, он выглядел так же, как в любом анатомическом пособии.
Немедля, Пётр Олегович наложил на него электронную разметку и принялся подключать, согласно ей, контакты. Когда процедура внедрения электродов была завершена, Зиновьев налил себе кофе и сел за монитор. Самая сложная часть работы была позади, теперь оставалось лишь запустить программу сканирования для снятия данных с пока ещё живых нейронных цепей мозга.
Зиновьев откинулся на спинку кресла, отхлебнул кофе и неспешно начал сканирование. Производилось оно всегда одинаково, по стандартной, отработанной схеме. Начался привычный, рутинный процесс.
Зиновьев поставил первый маркер — «имущество». Маркер — то слово, что вбил Пётр Олегович в текстовое поле программы, тут же перекодировалось в электрические импульсы и направилось в мозг. Оставалось только записать видео, снять все воспоминания, которыми отзовётся мозг на заданное слово. Имущество покойного — это самый главный, самый важный вопрос, который будет интересовать всех родственников при вступлении в наследство. Нужно выудить из памяти всё, что связанно с этим словом. Сколько раз Зиновьеву приходилось представлять такие записи в суде? Не сосчитать.
Зиновьев нажал кнопку «Запись», но, сколько он ни ждал, воспоминаний так и не возникло. Пётр Олегович удивился, давно он не встречал подобного. Он послал контрольный импульс, всё было в норме, мозг был пока ещё жив. Это означало, что надо менять маркер, а он так надеялся, что всё пройдёт как обычно, гладко, без лишних сложностей.
Пётр Олегович набил новый маркер — «деньги», подождал, снова тишина. Зиновьев отодвинул кофе, выпрямился в кресле, для него начиналась непростая работа. По очереди он ставил всё новые и новые маркеры: «Банковские счета», «Жилье», «Транспортные средства», «пароли» — мозг оставался глух. Это было плохо, очень плохо. Это грозило неприятностями. Те родственники, которых Зиновьев встретил в коридоре, наверняка, будут недовольны. Что ж придётся попотеть. Зиновьеву надо открыть этот мозг, времени на это остаётся всё меньше и меньше, ему обязательно надо подобрать ключ.
Судорожно Пётр Олегович вбивал маркёры — «Деньги», «Работа», наконец, «Семья». Ни на один из них мозг старика не отзывался. Старик… В сущности, не так уж этому Ивану Арсеньевичу много лет, всего восемьдесят три года. Обычно, как показывали записи, такие умирают в больничных постелях, терзаемые болью и собственной немощью, цепляясь за жизнь, оставляя за собою вереницу родственников, которым часто их смерть приносит лишь облегчение. Самому Петру Олеговичу было пятьдесят три. Он знал, что пройдёт пара-тройка десятков лет, и он также окажется на этом же столе, со вскрытой головой, и тоже под чьей-то умелой рукой откроет все свои тайны, воспоминания, итоги и даже мечты.
Но этот мозг, он не поддавался… «Жизнь», «Смерть», «Дети», «Болезнь», «Любовь», «Друзья», «Враги»… Неужели этот старик не думал о таких базовых, фундаментальных понятиях? Без сомнения, думал. Но почему мозг не хотел отзываться на расставляемые Зиновьевым маркеры?
Пётр Олегович покраснел. Кофе давно был отставлен. Нужно было спешно придумать, как переформулировать ключевые маркеры. Пришлось отыскать справочник с рекомендованными в качестве маркеров словами и фразами, который был похож, скорее, на орфографический словарь.
Вслед за уже испробованными Петром Олеговичем понятиями значилась целая группа существительных, обозначающих эмоции и чувства. «Ненависть», «Радость», «Злость», «Печаль», «Зависть», «Горе», «Счастье», снова «Любовь», «Вражда», «Веселье»… Мозг Ивана Арсеньевича по-прежнему был безучастен.
Пётр Олегович обеспокоился не на шутку. Проверив очередным контрольным разрядом, что мозг жив, он принялся вбивать наугад любые слова, любые фразы. Названия фильмов, городов, имена — всё пошло в ход. Теперь он надеялся хотя бы случайным образом добиться ответного сигнала.
«Да что же ты за человек!» — прокричал Зиновьев, в бессилии опускаясь на стул. Прошёл целый час, а мозг не откликался.
Оставалось последнее средство — звонок родным усопшего и расспросы о том, что волновало его, чем жил тот в последние дни своей жизни. Возможно, это помогло бы найти нужный маркер, однако, любой контакт с родственниками покойного обычно заканчивался для Зиновьева обвинение в некомпетентности. Это был последний шаг, Зиновьев делать его не спешил.
В его распоряжении оставался примерно час.
Вдруг ему вспомнилась фраза девочки с забавным бантом, услышанная им чуть больше часа назад в коридоре. Ещё тогда слова, произнесённые ребёнком, показались Зиновьеву очень странными: «Отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку» — вбил Зиновьев в текстовое поле, предлагаемое для ввода маркера в программе сканоскопии.
И тут «Евангелие», «Евангелие»… «Евангелие» — радостно заиграл всеми цветами спектра оживший мозг. Зиновьев поспешил включить запись. Первый за сегодняшний день вымученный образ был настолько живым, настолько ярким, что, не сомневаясь, Зиновьев поставил в текстовое поле теперь именно этот маркер — «Евангелие» — странное, непонятное слово, иностранное, скорее даже из какого-то древнего языка.
И вот побежала запись — голубое небо, необычный радостный звон. Облака белые-белые, и кто-то светящийся… Человек? Нет, лишь похожий на человека… Кто-то в блистающих белых одеждах, напоминающий голубя, с лицом сияющим, с гривой льва. «Ничего не бойся, лети за мной!» — протягивает он руку и увлекает куда-то вверх, кажется, в небо.
Конечное воспоминание, последняя запись мозга — момент смерти. В том, что это был именно он, Пётр Олегович не сомневался. Сколько он повидал подобных видео. Самое яркое, самое
