На этот случай Дюбре выписал мне таблетки.
Весна случилась ранняя, ветреная и солнечная. Я взял в обычай ходить на работу и с работы пешком, наслаждаясь теплом и осознавая, что вырвался из зимы. Странное дело: я совсем забыл, какой бывает весенняя зелень: не те плотные лиственные волны, крепкие и основательные, по которым, кажется, можно ходить, а легчайшая дымка, нежное неуловимое облако…
Я совсем забыл Анну.
В ту страшную субботу мы с Миленой пошли в пиццерию. За почти год нашего общения я понял, что она прекрасная компания на выходной день, когда особо нечем заняться: славная улыбчивая девушка, скромная, понятливая и ненавязчивая. К тому же с очень красивыми ногами; я обнаружил, что проходящие мужики таращатся на Милену, словно кот на сметану.
А еще мы стали друзьями. Даже Миленина религиозность этому не мешала.
День выдался чудесный, и потому на открытый веранде пиццерии было не протолкнуться. По счастью, мы обнаружили за одним из столиков отца Серапиона, который с аппетитом уплетал мясной салат, одним глазом посматривая в «Епархиальный вестник», а другим в экран телевизора, где «Арсенал» пытался вырвать победу у «Нефтегорца». Рядом с Серапионом было как раз два свободных места.
— Привет, ребята, — сказал он, убирая газету в карман пиджака. — Вот гады, совсем играть не умеют. Одни нервы.
Мы сели. Милена потянулась к меню. Серапион подозвал официантку и затребовал три пива и три же пиццы.
— Ася, я не пью, — попробовал отказаться я. Действительно, пиво в этом заведении оставляло желать лучшего. — Мне врач запретил.
— Ладно тебе, — отмахнулся Серапион. — Когда ты под елкой валялся, как подарок, то про врача не думал.
Да уж, было дело. Не будем уточнять, что кто-то в тот момент валялся с чужой женщиной.
— Ну, если епархия платит…
Милена пила пиво осторожно, маленькими глоточками. Я вспомнил строчку какого-то поэта «… и сок цикуты ядовит» и подумал, что женщины — даже те, которые любят пиво — редко понимают всю прелесть этого напитка.
— Ты на праздниках в городе? — осведомился Серапион, сворачивая кусок пиццы рулетом. Его привычку есть пиццу руками я не одобрял, но что поделать, если ножи тупые?
— Куда ж я денусь…
— Милена, а ты?
Она кивнула.
— Поеду дедушку поздравлять. Он у меня всю войну прошел.
— Хорошее дело, — согласился Серапион. — Как там Старцев?
Никиту Старцева мы с Миленой разрабатывали уже две недели. Лекарь и выдающийся паранорм, он, если верить анонимной «наколке», продавал пациентам «травку», чем обеспечивал стабильность клиентуры.
— У него, по ходу дела, там не конопля, а крапива, — сказал я. — Или что-то заподозрил, маскируется. Пациенты, кстати, не жалуются; может, он чист. Хотя с чего бы им жаловаться?
— Ладно, — проронил Серапион. — Сделайте пока перерыв, пусть расслабиться. Возможно, допустит промашку.
— Но из виду его упускать нельзя, — подала голос Милена, — а то он вообще из города улизнет. А наркотики вещь серьезная.
Серапион посмотрел на нее с одобрением.
В это время «арсеналец» Козлов как раз вкатил красивый гол — жаль, что в собственные ворота; и мужская часть пиццерии разочарованно взревела. Я развернулся на стуле взглянуть на экран и заметил потрясающе красивую девушку за барной стойкой со стаканом сока в изящной руке. Она сидела на высоком стуле, ее скульптурно четкое лицо было напряженно-сосредоточенным, словно девушка умножала в угле многозначные числа. А еще мне показалось, что она словно бы не здесь, за явственно проступившей чертой между ней и прочими посетителями. Бармен что-то спросил у нее, она коротко ответила, обнажив в улыбке ровные белые зубы; ощущение ее отчужденности не уходило.
Почему-то мне стало холодно, хотя на веранде было по-летнему жарко.
— Милен, — позвал я, — ты не слишком обидишься, если мы уйдем?
Она взглянула на меня с искренним изумлением. В тот же миг я ощутил на виске взгляд прекрасной незнакомки и с трудом подавил желание схватить Милену за руку и уволочь ее отсюда. Потому что девушка в баре… если я скажу, что в ней было нечто от Варахиила, то не погрешу против истины.
— Нет, конечно, — ответила Милена со своеобычной доброжелательностью. — Может, по парку пройдемся?
— Чудесно, — произнес я, чувствуя подступающий озноб. — Пошли, отец Серапион, составишь нам компанию.
Серапион посмотрел очень выразительно, однако спорить не стал и быстро расплатился с официанткой. У меня горели щеки, я уводил друзей от странной незнакомки и своего дурного предчувствия… что если ничего страшного и в помине нет, а я буду выглядеть полным идиотом… Словно ледяная рука сжала сердце; быстрее, быстрее! Я выволок Милену в проход под локоть, будто тащил арестованную, Серапион топал за нами, проклиная, должно быть, тот миг, когда связался с сумасшедшим.
— Ой, сумочка….
— Черт с ней, — проронил я, выйдя на улицу и не выпуская Милениного локтя. — Я тебе новую ку…
Потом меня ударило в голову и спину гигантским горячим кулачищем. Улицу озарило оранжевым светом, и я ощутил, что взлетаю.
И все померкло.
Я пришел в себя от того, что кто-то тряс меня за грудки. Вместе с сознанием пришла и боль, такая, словно по мне проехался танк.
— Кирилл! — голос Серапиона доносился из неимоверного далека. — Кирилл!
По лицу текла теплая струйка. И я вдруг как-то сразу все понял.
— Где Милена..?
Серапион ответил, но я не разобрал его слов из-за шума, волнами плескавшегося в голове. Открыть глаза, к счастью, удалось с первой попытки, и я увидел, что лежу на газоне, а пиццерия горит, и из-за угла уже выворачивают пожарные и «скорая».
— Ты знал? — крикнул Серапион мне на ухо. На щеке у него красовалась свежая здоровенная ссадина; я понял, что и сам выгляжу немногим лучше. — Ты знал?
Красивое сосредоточенное лицо возникло перед глазами, лицо человека, который осознает, что делает, приводя в действие пояс с тротилом и рубленным гвоздями на талии. Светлый рай, прохладный рай, вечное блаженство… Меня замутило.
— Кирилл!
Милена была цела, жива и здорова. Правда, ее левая рука была окровавлена, и кровь пропитала блузку, но я отчего-то знал, что это мелочи. Она плакала, слезы струились по щекам, а губы дрожали. Тень распростертых крыльев ангела Смерти едва не коснулась ее; теперь Милена будет знать, что такое настоящий страх, липкий и вяжущий.
С превеликим трудом я поднялся на ноги. Дотронулся до лба, взглянул на кровь на пальцах; хорошо нас все-таки приложило. Шум в голове утихал — буду надеяться, что не контузило, а все-таки оглушило — и я услышал гул огня, крики, треск переговорный устройств. Вряд ли кто-то, кроме нас, остался в живых.
