Такси свернуло с шоссе на более тихие и темные улицы.
— Где мы теперь? — спросила миссис Вивиш.
— Въезжаем в Долину Девы. Скоро мы будем на месте. Бедный старина Шируотер! — Он усмехнулся. Чужая влюбленность всегда смешна.
— Интересно, мы его застанем? — Занятно было бы снова встретиться с Шируотером. Ей нравилось слушать, как он говорит с ученым видом, похожий на ребенка. Но когда ребенок ростом в шесть футов, шириной в три и толщиной в два, когда он пытается влезть всеми четырьмя ногами в вашу жизнь — тогда, право же, нет… «Чего вы хотели от меня?» — спросил он. «Просто посмотреть на вас», — ответила она. Просто посмотреть; больше ничего: мюзик-холл, не будуар.
— Приехали. — Гамбрил вылез из такси и позвонил в звонок третьего этажа.
Дверь открыла маленькая горничная нахального вида.
— Мистер Шируотер в амбулатории, — сказала она в ответ на вопрос Гамбрила.
— В лаборатории? — переспросил он.
— В госпитале. — Теперь все ясно.
— А миссис Шируотер дома? — коварно спросил он. Маленькая горничная покачала головой.
— Я ее ожидала, но она не вернулась к обеду.
— Не будете ли вы любезны передать ей, когда она вернется, — сказал Гамбрил, — что мистер Тото очень сожалеет, что не успел поговорить с ней, когда увидел ее сегодня вечером в Пимлико.
— Мистер — кто?
— Мистер Тото.
— Мистер Тото сожалеет, что не успел поговорить с миссис Шируотер, когда он видел ее сегодня вечером в Пимлико. Хорошо, сэр.
— Не забудете? — сказал Гамбрил.
— Нет, не забуду.
Он вернулся к машине и объяснил, что они снова проехались зря.
— Тем лучше, — сказала миссис Вивиш. — Если бы мы кого-нибудь застали, пропало бы это чувство Последней Прогулки Вдвоем. А это было бы грустно. И вечер такой хороший. И знаете, мне кажется, что на этот раз я могу обойтись без моих огней. Что, если бы мы просто покатались немного?
Но Гамбрил не мог этого допустить.
— Мы еще не поели как следует, — сказал он и дал шоферу адрес Гамбрила Старшего.
Гамбрил Старший сидел на своем железном балкончике среди горшков с высохшей землей, в которых некогда росли герани, покуривал трубку и серьезно смотрел в расстилавшуюся перед ним тьму. Скворцы, расположившиеся гроздьями на четырнадцати платанах сквера, уже спали. Не было слышно ни звука, только шелестела листва. Но иногда, примерно каждый час, птицы просыпались. Что-то — может быть, сильный порыв ветра, может быть, приятный сон с червяками или кошмар с кошками, снившийся одновременно всей стае, — внезапно пробуждало их. И тогда они начинали говорить все разом, громкими пронзительными голосами, в продолжение, может быть, полминуты. Потом они все моментально засыпали, и опять не было слышно ни звука, только шелестела колеблемая ветром листва. В такие минуты мистер Гамбрил вытягивал шею, напрягал зрение и слух в надежде увидеть, услышать что-то — что-то важное, значительное, объясняющее поведение птиц. Конечно, это ему никогда не удавалось; но тем не менее он был счастлив.
Мистер Гамбрил принял их на балконе с утонченной вежливостью.
— Я только что думал приниматься за работу, — сказал он. — Но теперь, поскольку пришли вы, у меня есть предлог, чтобы посидеть еще немного здесь. Я в восторге.
Гамбрил Младший сошел вниз посмотреть, что можно раздобыть в смысле еды. Пока он ходил, его отец рассказал миссис Вивиш о тайнах птиц. Восторженно рассказывал он ей — и легкий шелк его седеющих волос взлетал и падал от порывистых жестов — о том, как собираются, неведомо где, большие стаи, как они летят по золотому небу, оставляя здесь — небольшой отряд, там — целый легион, летят до тех пор, пока все не находят свои постоянные места ночевок и от стаи не остается ни одной птицы. В его изложении этот вечерний полет принимал эпические размеры, словно это было переселение народов или движение армии.
— И мое твердое убеждение, — сказал Гамбрил Старший, расцвечивая красками свой эпос, — что они пользуются каким-то видом телепатии, каким-то способом непосредственно передавать друг другу мысли. Когда наблюдаешь за ними, невольно приходишь к этому заключению.
— Очень милое заключение, — сказала миссис Вивиш.
— Этой способностью, — продолжал Гамбрил Старший, — обладаем, я думаю, мы все. Все животные. — Движением руки он показал на себя, на миссис Вивиш и на невидимых птиц на платанах. — Почему мы больше не пользуемся ею? Вопрос напрашивается сам собою. По той простой причине, моя дорогая юная леди, что полжизни мы общаемся с предметами, не обладающими сознанием, — с предметами, с которыми невозможно поддерживать телепатические сношения. Отсюда развитие пяти чувств. У меня есть глаза, не дающие мне натыкаться на уличные фонари, уши, предупреждающие меня, что я нахожусь поблизости от Ниагары. И доведя эти орудия до высокой степени совершенства, я применяю их же при общении с другими существами, обладающими сознанием. Я не развиваю своих телепатических способностей, предпочитая пользоваться сложной и громоздкой системой символов, чтобы сообщить вам мою мысль при посредстве ваших органов чувств. У некоторых особей, однако, эта способность развита от природы настолько — подобно музыкальности, или способности к математике, или к игре в шахматы, — что они невольно входят в непосредственное соприкосновение с сознанием других людей, хотят они этого или нет. Если бы мы умели пробуждать и воспитывать эту скрытую способность, большинство из нас могло бы сделаться довольно сносными телепатами, точно так же, как большинство из нас при желании может сделаться довольно сносными музыкантами, шахматистами и математиками. Конечно, всегда будет некоторое количество людей, не способных общаться непосредственно. Точно так же, как есть люди, не способные отличить гимн «Правь, Британия» от баховского концерта D-minor для двух скрипок, и есть люди, не способные понять природу алгебраического знака. Обратите внимание на всеобщее развитие музыкальности и математических способностей за какие-нибудь двести лет. К двадцать первому столетию, я думаю, все мы станем телепатами. А тем временем эти очаровательные птицы опередили нас. Будучи не настолько умными, чтобы изобрести язык или выразительную пантомиму, они нашли способ сообщать свои простые мысли непосредственно и немедленно. Они все засыпают одновременно, просыпаются одновременно, говорят одно и то же одновременно; они одновременно меняют направление во время полета. Без вожака, без команды, все вместе, в полном унисоне. Когда я сижу здесь по вечерам, мне иногда кажется, что я чувствую, как их мысли ударяются о мою мысль. Это случилось со мной раз или два; я знал, за секунду до этого, что птицы сейчас проснутся и начнут свою полуминутную болтовню в темноте. Погодите! Шш! — Гамбрил Старший откинул голову, прижал руку ко рту, точно приказывая себе замолчать, он мог заставить весь мир исполнить этот приказ. — По-моему, они сейчас проснутся. Я это чувствую.
