Девушка обернулась и остановилась, держась за дверную ручку.
— Вот тебе совет от Матери-Земли. — Слова она произносила мужественно, хотя, как это мог видеть Конрад, и боролась с подступавшими слезами. — Езжай обратно в Штаты да займись там чтением лекций и устройством дешевых авантюрных туров для своих студенток. А про остальное забудь. Забудь о том, что здесь видел, забудь обо мне.
— Черта с два, — сказал Конрад в закрывшуюся дверь.
Вслед за этим он целую вечность пустым взглядом пялился в никуда и думал о Серене. Потом появилась медсестра, и наваждение исчезло.
— Вас к телефону, — сказала она. — Ах да, кстати. Доктор говорит, что кофе можно, если хотите. Я прямо с ног сбилась, пока разыскивала этот ваш термос.
— Я к нему очень привязан. Сентиментальные воспоминания, знаете ли, — оправдался он, следя затем, как медсестра ставит зеленый термос на ночной столик. — Хорошо еще, доктор Сергетти согласилась за ним присмотреть… Надеюсь, вы заменили термос, как я просил?
— На тот, куда вы положили свой маленький подарок? Конечно, — кивнула она. — Я вернусь через пару минут, и тогда налью вам кофе.
— Спасибо, — поблагодарил Конрад.
Он задумчиво посмотрел на термос, потом неловко взял телефонную трубку своими «варежками».
Из Лос-Анджелеса донесся жизнерадостный смех Мерседес, его продюсера по проекту «Древние загадки Вселенной». Похоже, все неприятности в Наска прощены и забыты.
— Я только что прочла про тебя в Интернете, — с ходу сообщила она. — Что случилось? Ты как там?
Здоровым плечом Конрад прижал трубку к уху. Как ни странно, он вдруг почувствовал себя вполне довольным.
— Да-да, Мерседес, все в порядке.
— Жуть. Слушай, тебя когда выпишут?
Дверь была прикрыта не полностью, и через щель Конрад мог видеть пару сержантов из военной полиции, дежуривших у его палаты.
— Через пару деньков. А что?
— Паника улеглась, теперь каналы ищут, чем заполнить сетку. Мы тут кое-что сварганили, как раз по твоей части. Луксор. Нормально звучит?
Он вздохнул:
— А поновее ничего нет?
— Да нет, ты только представь: вот ты стоишь в кадре, а кругом — руины города рабов, — затараторила Мерседес. — И ты говоришь всему миру, мол, библейский Исход действительно имел место, представляешь? А в доказательство у нас есть статуэтка Рамсеса II из XIX династии. Двойной гонорар, а? Только не забудь сначала помириться с этими своими египтянами. Ну как? Когда сможешь начать?
Конрад задумался.
— Со следующего месяца. Мне еще в Вашингтон надо слетать.
— Жуть. А кстати, эта твоя Антарктика… Там хоть что-то есть, какая-нибудь любопытная история?
— Нет, Мерседес, — медленно ответил Конрад. — Никаких историй. Нет и не было.
40
Рассвет: день третий
Рим
Вылетевший из Сиднея самолет Серены добрался до Рима уже на закате. На своем черном седане ее встретил Бенито и отвез в Ватикан на собеседование с понтификом. Их приватный разговор продлился чуть ли не до трех утра. Под конец его святейшество прикрыл лоб дрожащими ладонями и прочитал коротенькую молитву.
— Поздравляю, — просто сказал он. — Город погребен, американцам известна лишь половина истории, а ООН может сейчас сосредоточить свою энергию на более продуктивных направлениях. И поскольку полковника Заваса уже нет, все улики, так сказать, смыты прочь.
Слова его во многом были верны, с этим Серена не спорила. Но ведь и с воспоминаниями тоже не поспоришь, да и смыть их вряд ли возможно.
Папа взглянул ей в глаза:
— Что делать с доктором Конрадом Йитсом?
— Он будет молчать, — ответила Серена. — А если и заговорит, то все равно никто ему не поверит. Цифровая камера у меня, да и оригинал карты тоже.
Серена сунула руку в заплечный мешок и извлекла оттуда зеленый термос. Понтифик даже придвинулся ближе к столу, нетерпеливо следя за тем, как девушка пытается отвинтить наружную оболочку. Серена нахмурилась. Никакой наружной оболочки здесь нет. Термос-то, оказывается, другой.
— Что-то не так? — спросил его святейшество.
В памяти Серены всплыло ее дежурство у постели Конрада и слезливое прощание.
— Он ее украл!
Морщинистую физиономию папы прорезала широкая улыбка, и он расхохотался громче, чем это могла себе вообразить Серена. До того громко, что даже раскашлялся, и его потребовалось слегка похлопать по спине.
Серена, впрочем, никак не могла сообразить, что здесь смешного.
— Обещаю, что найду способ вернуть карту…
Понтифик, отдышавшись, отрицательно помахал своей подагрической рукой и одними глазами показал на потолок:
— Думаю, сестра Сергетти, таков его план.
— «Сестра Сергетти»? — недоуменно переспросила она. — Ваше святейшество, меня…
— …восстановили в прежнем монашеском чине. Если, конечно, вы не против.
Серена задумалась. Невероятное предложение, второй шанс, на который невозможно было рассчитывать.
— Но почему, ваше святейшество? Почему сейчас?
— Мне не так уж и долго осталось, сестра Сергетти, — ответил папа. — И я не знаю, кто придет мне на замену. Но до тех пор, пока Господь считает, что мое место на Земле, я предоставлю вам все привилегии такого восстановления в чине, включая неограниченный доступ к ватиканским архивам.
— К архивам? — пролепетала она, не в силах поверить своему счастью. Лишь два-три человека на всей планете обладали аналогичным правом, причем все они мужчины. Его святейшество готов поделиться с ней самыми драгоценными — и страшными — тайнами Церкви.
— Вы искушаете меня, ваше святейшество. Вы искушаете меня знанием, словно змий в саду Эдемском.
— Никакого искушения, сестра Сергетти, уверяю вас, — запротестовал папа. — Просто знак доверия. И подарок… Был бы я на вашем месте, я бы принял его. Ибо нет гарантий, что тот, кто придет за мной, окажется столь же покладистым.
Серена отлично понимала, о чем речь, но все же до сих пор колебалась. Официально объявить себя христовой невестой — значит потерять Конрада, навсегда лишиться возможности хотя бы один-единственный разик закрепить свои отношения физически…
Папа, казалось, отлично понимал суть ее внутреннего конфликта.
— Вы любите доктора Йитса, — сказал он.
— Да, люблю, — кивнула девушка, сама удивившись, с какой легкостью вылетело это признание.
— В таком случае вы должны понимать, что сейчас над ним нависла самая грозная опасность из всех.
Она кивнула. С той самой минуты, когда она покинула Антарктику, об этом нашептывало ей шестое чувство.
