Видавший виды столик быстро наполнялся нехитрыми закусками — с кажого понемногу. Коньяк поочерёдно плескался в разноколиберные стаканчики. Ребята шутили, смеялись, подкалывали друг друга. Даже Зелёный, зацикленный на своих исследованиях, довольно быстро отвлёкся от пробирок, и принял участие в общей возне.
Именно в эти минуты меня полностью покинула мысль, что я нахожусь чёрти где, вдали от дома, посреди какого-то безлюдного, постапокалиптического мира, оторванный от цивилизации и законов здравого смысла. Сейчас этот шебутной, крошечный мирок, освещённый светодиодным фонарём, полностью огораживал всех присутствующих от подобных мыслей.
Ныне, возвращаясь туда в своих размышлениях, уже зная, что произойдёт дальше, я невольно вздрагиваю. Даже спустя несколько лет мне всё ещё непросто вспоминать ту ночь. Тех людей, которые ничего не подозревали, и ни о чём не догадывались. Тогда они были для меня никем. Я даже сторонился их компании: слишком шумной, слишком энергичной. Наглый Тимон, туповатый Ковбой, одержимый Зелёный, зазнаистые Ромео и Джульетта. А Шеп вообще непонятно зачем сюда приехал. Говорил, что из-за ностальгии, но по нему не скажешь, что он в принципе испытывает какие-либо чувства. Всё что его увлекает — это планшетный компьютер. Как его понять?
Но мы сидели вместе, пили хороший коньяк, заедая его такими вкусными (после дня голодухи-то) копчёными колбасками, сыром, овощами, захваченными в Паутовке. Пустой желудок бойко впитал алкоголь, и кое-кто из присутствующих заметно окосели. Меня же не разобрало, очевидно из-за нервного напряжения, которое хоть и не до конца, но снялось.
Я не знаю, сколько часов мы так просидели. Когда еда и выпивка закончились, ребята включили на планшете юмористический сериал про врачей, но осилили только пару серий. К концу первой серии их смех постепенно превратился в хмыканье и потяфкивание. А к середине второй — некоторые уже откровенно дремали. В результате, Тимон по-хозяйски распорядился: 'Так, всё, давайте укладываться!'
— Да, я уже засыпаю, — заплетающимся языком пробормотала Джульетта.
— Только сначала определимся с дежурствами. Предлагаю такой расклад. Дежурим парами, по два часа. Сначала мы с Ковбоем, потом Ромео с Писателем, потом Шеп с Зелёным. Джулька — девушка, поэтому сделаем ей снисхождение. Как вам план?
— Блин, я чё-то втыкаюсь, — тёр глаза Ковбой. — Ещё двух часов без сна я не выдержу.
— Хм-м. Ну ладно. Тогда мы с тобой дежурим до подъёма. Ромео с Писателем — сейчас, а Шеп с Зелёным — после них. Согласны?
— Да можно и так, — махнул рукой Шеп. — Мне без разницы.
— Мне тоже, — платочком протёр очки Ромео. — Ты как, Писатель?
— Да я чё?
— Спать не хочешь?
— Нет, вроде бы.
— Аналогично. Пару часов-то продержимся…
— Короче, возражений нет, и слава богу, — Ковбой полез разворачивать спальник. — Отбой, дорогие товарищи.
— Утро вечера мудренее, — зевнула Джульетта.
— Только бы этот козёл Робин нас не кинул.
Мы с моим новым напарником расположились в прихожей, на диване-баррикаде, прикрыв дверь в комнату, чтобы не тревожить спящих своей болтовнёй, хотя это было излишним предостережением, так как богатырский храп Ковбоя, перекликающийся с крякающим похрапыванием Зелёного, были способны поднять на ноги даже мёртового. Тем не менее, переутомлённая группа отключилась как по команде.
Наше дежурство освещалось приглушённым светом всё того же фонаря, выставленного на слабый режим. Пьяненький Ромео сидел рядом со мной, поджав ноги по-турецки, и без умолку чесал языком. Как ни странно, сейчас он меня не раздражал, а даже напротив — вызывал любопытство.
— Вот ты мне скажи, Писатель, тебе нравится современное российское кино?
Я пожал плечами. — Да не особо.
— Вот именно! Потому что у нас кино делать ра-зу-чились! А ты бы хотел, чтобы твою книгу экранизировали?
— Не знаю. Вряд ли.
— Правильно. Это потому, что ты — уважаешь собственный труд, и не хочешь, чтобы его втоптали в грязь. Потому что если наши кинодельцы возьмутся за экранизацию твоей книги — то обязательно снимут говно. Это известно заранее. Все будут смотреть и плеваться. А тебе будет стыдно и обидно. Ну это, разумеется, если ты ставишь творчество выше денег.
— Ну, во-первых, я ещё не знаю, какой получится моя книга. Вдруг я сам напишу полную дрянь, и никто её даже читать не захочет, не то что фильмы по ней снимать. А во-вторых, откуда такая уверенность, что хорошее кино у нас никогда не появится? Что если у режиссёра получится?
— Да ни черта не получится. Не умеют у нас снимать. Раньше умели, а теперь — нет. Про кого раньше снимали? Про трактористов, инженеров, колхозников. То есть, про подавляющее большинство населения. И люди видели, что это фильмы про них, понимаешь? Не про небожителей, а про простых смертных. И это было интересно. Вот тебе интереснее читать стихотворение, посвящённое неведомо кому, или написанное непосредственно про тебя?
— Про себя почитать, конечно же, будет значительно любопытнее, — усмехнулся я.
— Вот то-то и оно! Фильмы тем интереснее, чем проще тебе ассоциировать себя с их персонажами. А у нас сейчас кто персонажи? Мажоры, миллионеры, крутые ребята. У них всё: и власть, и деньги, и девушки, и главное — приключения! Всё то, чего не хватает нам — обычным сереньким мышкам, которые это кино смотрят. И эти фильмы как бы говорят нам — 'Работай, и ты всего добьёшься! Ты тоже станешь таким крутым! Стоит только взяться за ум!' Но позвольте… Не могут все люди сразу стать крутыми и успешными! Ну невозможно это! Обязательно должен быть кто-то, кому придётся обслуживать этих крутых и успешных: кормить их, охранять, нянчить их детей, убирать за ними какашки… Нужно быдло, чтобы работало на этих продвинутых героев, и позволяло им находить время для своих приключений. И вот, смотрю я такие фильмы. Про то, как сын президента крупной нефтяной корпорации рассекает по Москве на модном спорткаре, в обнимку с прелестной красоткой, а через пять минут уже мчится по лазурному морю на собственной яхте. Смотрю, как этот зажравшийся ублюдок, типа, страдает, становится жертвой интриг, и всё такое. И… Мне плевать. Мне плевать на этого мажора, на его сраную гламурную жизнь, на его яхту. Я не собираюсь сопереживать этому ничтожеству. Потому что я ему не верю. И он меня злит. Да, злит. Потому что мне показывают его красивую жизнь, а я вижу свою трижды проклятую, нудную, нервотрёпную житуху. И я знаю, что мне никогда не достичь такой жизни, какую мне показывают в этом кино. Ни-ко-гда! И тебе, Писатель, такая волшебная жизнь тоже не светит. Мы с тобой рабы этой сраной системы. А нам, дуракам, для отвода глаз, показывают лощёных мажоров, и ещё пытаются убедить, что 'Не в деньгах счастье, господа!' Ну разумеется. Кто бы сомневался? Вот только на самом деле, это определение начинает работать, когда у человека денег куры не клюют. Тогда он начинает задумываться о высоких материях, о бренности денег и величии веры-надежды-любви. Но при этом всё равно продолжает откуда-то получать деньги. Откуда? Чёртово разводилово. Ненавижу уродов.
