За спиной что-то непонятное творилось с Темным Дворцом и его обитателями.
После того, как Андрей включил ПЭВД и направил антенну-пушку на электрод, из колодца раздался жуткий вопль, как будто прижгли лапу страшному чудовищу. Стеклянная стена вокруг арены осела, а зрители на трибунах просто стали таять, как таяло бы мороженое в микроволновой печи. Это не касалось только современных «привидений», Билла и растерявшихся охранников. Андрей опасливо толкнул антенну ногой, и невидимый луч уперся в стену, которая мгновенно исчезла. Исчез сад за ней и чугунная изгородь. Андрей щелкнул тумблером.
— Вот вам и боевик, господа! — крикнул он и толкнул меня в образовавшуюся пустоту.
— Слушай, а зачем мы бежим? — спросил я.
— Я знаю, что здесь принято скакать на лошади, надвинув на глаза ковбойскую шляпу, но на русских поэтов и бывших учителей это не распространяется. А бежим мы на всякий случай, потому что пошалили маленько, но, думаю, что скоро гостеприимные хозяева придут в себя и, вполне возможно, устроят погоню. А мне надо хорошенько расколотить ПЭВД…
— Но это же великолепное оружие!
— В том-то и дело! Ты думаешь, следует передать его какому-нибудь министру обороны?
Я остановился, переводя дыхание:
— Да уж. По меньшей мере, любой министр обороны клиент «Америкэн перпетум мобиле», а в худшем случае — высокопоставленный сотрудник.
— Я думаю, Жуков составляет исключение.
— Согласен, да ему и не дали побыть министром. Мы стали прыгать на металлическую коробку ПЭВД. Андрей оторвал электроды с присосками и выломал антенну.
— И как тебе удалось протащить его в Темный Дворец?
— Немного смекалки: я что — зря таскал столько времени электроды на голове? Естественно, что прибор в это время помогал мне всех дурить.
— Да уж! Я думал ты слушаешь Тину Тернер.
В центре сумеречных прерий два русских мужика прыгали на железный ящик.
1
— Вы чё, мужики, ё…сь?! — это на родном языке спросил нас удивленный дворник.
Было, наверное, около семи утра. Светало. Самое время для дворников. И любому дворнику могло показаться, что с нами не все в порядке: два взрослых мужика ранним утром, что есть мочи, прыгали на здоровенную банку из-под «атлантической сельди». Это происходило напротив дома 22, по улице Дзержинского.
— Слышь, а какое сегодня число? — спросил Андрей у дворника.
— 23 апреля сегодня с утра. У вас че — запой был? — сострадательно осведомился дворник.
— Хуже, — ответил я и почувствовал, что голова раскалывается. Апрельское утро добавило к этому озноба.
— Посмотри! — позвал Андрей. Он подошел к воротам, изучая вывеску. Выцветшая потрескавшаяся табличка извещала, что здесь находится отдел социального обеспечения Центрального района. — И давно здесь райсобес? — кивнул Андрей дворнику.
— Сколько себя помню, — отрезал он и по его виду стало ясно, что он совершенно убежден в нашей ненормальности.
— Ты думаешь, что все кончилось? — спросил я.
— Боюсь, нет, — Андрей снова посмотрел на новую старую вывеску. — Тут можно даже некоторую преемственность установить: одну богадельню сменила другая.
Я заглянул за калитку: все тот же изъеденный временем фасад, немые неприветливые окна и тонкие серые колонны. Точь-в-точь такие, как в Темном Дворце.
За моей спиной хриплым фальцетом пропели тормоза. Грациозный «линкольн» аккуратно прижался к тротуару. Из машины вылез Варфоломей.
— Я отвезу Вас домой, сэр.
— Но мне кажется — я больше не работаю на «Америкэн перпетум мобиле».
— Я просто отвезу Вас домой.
2
Наверное, на этом можно было бы закончить. Наши победили: хэппи энд. Вроде ясно или вообще ничего не ясно. Но Андрей оказался прав, такие истории не кончаются.
Я вовсе не собирался искать следы «Америкэн перпетум мобиле», они сами находили меня.
Стоило мне отоспаться после кросса по американским степям и выйти на улицу, как ко мне подошел дед Василий, ветеран из соседнего подъезда.
— Слышь, Сережа, дело у меня к тебе на 28 тысяч. — Дед был прямой, поэтому говорил все сразу. — Ты ж знаешь, я под Киевом легко ранен был. Как раз тогда Ватутина убили. Теперь с этого ранения мне еще какие-то льготы получаются, инвалидность определяется. Оно, ведь, ранение-то по молодости лет, может, и легким было, а теперь я еле ногу волочу. В нынешнее время лишняя льгота никому не помешает. Да я бы плюнул на нее, кабы раньше знал, но всякую документацию уже собрал. Там надо было показания свидетелей, потому как легкие ранения не регистрировали. Уж на следующий день могли снова на передовую послать. А у нас зенитчиков какая передовая? Перевязали и можешь снова голову задирать. Если б по танкам молотить не пришлось, то и не ранили бы.
— Так что надо, дед Василий?
— Ну вот я и говорю: показания свидетелей собрал, еще кто живые остались нашел, ну а теперь, говорят, у нотариуса заверять надо. И здесь уж ветеранам никаких скидок: плати юристу 28 тысяч за печать и подпись. А откуда у меня такие деньги? Пенсия-то, сам знаешь… Дак если ты спец по американским компаниям, говорят, ка-ки-то субстанции скупал, так, может, и моя союзникам сгодится.
— Все! Все, дед Василий! Закрыли мы эту лавочку! — так хотелось закричать, но зачем об этом знать старику? Быстрее забудет. В кармане я нашел несколько десятитысячных и три из них протянул старику: — Это тебе, дед Василий, гуманитарная помощь. Я вот только встретить тебя никак не мог, передать. Да тут еще в командировку съездить пришлось.
— Куда? — старик в знак благодарности проявил интерес.
— В Америку.
— Ну и как?
— Америка — она и в Африке Америка. — И пошел поскорее, опустив лицо.
Лену я дома не застал и долго сидел на подоконнике в подъезде. Она вернулась под вечер и ни о чем не спрашивала. Больше рассказывала о себе. О своей работе в другой школе. Кормила меня пирожками с картошкой и поила чаем. Честное слово, мне тогда захотелось сидеть на этой маленькой кухонке до конца жизни и слушать ее. Только какая-то незавершенность в душе мешала этому временному успокоению.
Несколько дней я прожил у Лены и даже не заходил домой. Дней пять я хотел предложить ей выйти за меня замуж, но непривычная тревога, на душе останавливала меня. Такого чувства столь длительное время я не испытывал никогда. Порой я готов был биться сам с собой об заклад, что за мной кто-то неотступно следит, дышит в спину, и с этим дыханием в мое сознание проникает тревога, мнительное и болезненное беспокойство. С каждым днем ощущения эти обострялись, превращая меня в сжатую пружину.
