— А помнишь, как в августе 91-го года боевые генералы, прошедшие войну, вешались в своих кабинетах, выбрасывались из окон. Это же чушь! Никогда не поверю! Тут тоже закономерность?
— Здесь проще: страх судей перед открытым судом.
— Интересно, что легче: родиться поэтом или дослужиться до генерала?
— Легче убить и поэта и генерала.
— А я ни то ни другое. Знаешь, я недавно понял, что я и есть современный Чичиков. Американский Чичиков.
— Не бери в голову. Ты больше похож на русского Фауста, но слово «русский» предполагает совершенно иной сюжет…
Я вдруг вспомнил, как Лена направила на меня индикатор Сэма Дэвилза и в ее руках он горел зеленым светом. Совсем иной сюжет?
4 СОН
Видно, худо моим братовьям:
Полотенца их кровью набрякли,
Там и сям по махровым краям
Отвисают багровые капли.
Я же меч свой никак не найду —
Заплутала нечистая сила,
Наслала маету-колготу,
Морок в очи мои напустила
Я мечусь — а меча нет как нет!
И вокруг — словно вата густая,
Вязнут пальцы во всякий предмет,
Вяжет сон к братовьям не пуская…
Стихи Михаила Федосеенкова я читал в электричке. Андрей дал в дорогу. Раньше я думал, что поэты живут только в столицах, называются Евтушенками и Вознесенскими и получают премии ленинского комсомола. А теперь не мог вспомнить ни единой строчки столичных знаменитостей. По моей теории — их стихи не были частью души. Набор умствований в рифму и только. Глядя в вагонное окно, я вдруг понял, что эту «провинциальную», но вечную красоту многим столичным мэтрам выразить не дано. Они больше любят весь мир в целом и себя в нем, нежели его малую неповторимость и себя как ничтожную былинку в ней.
Если эта природа удобопревратна
И с греха первородного повреждена,
То понятно, откуда кровавые пятна
Посреди златотканого полотна.
То понятно, с чего над моей головою
Стонут в роще деревья на все голоса,
А поверх — от вселенского плача и воя
Захлебнулись как будто в себе небеса…
Я готов оплатить эти горькие грозди,
Эти стоны берез, в мятеже облака, —
Пусть ладони прошьют мне за пращуров гвозди,
Но сперва красоты пусть коснется рука!
«Сентябрьское» в апрельском поезде… Потом я читал стихи Андрея…
Поезд приближался к станции Кмышев. Серая, будто поседевшая за зиму, земля на обнаженных полях отражалась в пасмурном небе. Грязное стекло вагона скрадывало первую зелень. Было еще безнадежно далеко до лета, но все же я вспомнил: луг — зеленое озеро — с петляющей посередине тропой. Я вспомнил окна, из которых ветер махал белыми кружевными занавесками. А когда спросил у бабы Лины, был ли я здесь, она хитровато улыбнулась и ответила:
— Раз помнишь — значит был, а будет надо — еще придешь.
Потом она долго молилась перед образами, долго собирала из разных пучков травы и коренья, бросала их в кипящую воду, что-то приговаривая. Заставила меня принести чистой воды из колодца и налила ее в трехлитровую банку. Еще раз перекрестилась на образа:
— Господи, благослови. — И повернувшись ко мне, сказала.
— Плохо, что ты некрещеный. Евангелия-то хоть читал?
— Андрей дал, читал.
Потом успокоила сама себя:
— Ну, а коли некрещеный, то и спросу с тебя меньше. У знахарей-то лечиться грех. Вон тебя как бесы облепили Да замучили. Зачем к экстрасенсам ходил? И что за моду нынче взяли, чуть что — к самому дьяволу за микстурой пойдут, прости, Господи.
— А ты — баба Лина?.. — не успел спросить.
— Я — божий одуванчик, девяносто лет мне. Не я лечу, Бог исцеляет, да и то не всех. А говоришь, Евангелие читал. Христос и апостолы денег за врачевание не брали, исцеляли Духом Святым, а не какими-то бесовскими энергиями. Ну да ладно, сядь вон там, сиди тихо и не перебивай, а то все насмарку будет. — И зашептала скороговоркой над водой…
— Шла Божья Матушка через мост. Ей навстречу Николай Угодник, Илья пророк, Иоанн Богослов. Куда идешь, Божья Матушка? Иду умывать нервы, продувать глаза и горечь выгонять из раба Божьего Сергия, из его головы, из рук, из ног, из живота, из сердца, из печени, из зелени, из селезёнки, из яичников, из мочевого пузыря, из шеи, из позвоночника, из синих жил, из красной крови. Спаситель с крестом. Спаситель над нечистой силой победитель. Уходите, сатаны, с раба Божьего Сергия. Уходите нечистые духи на все четыре стороны. Аминь. Аминь. Аминь… Не я лечу, не я заговариваю, а Божья Матушка. Она лечит, умывает, заговаривает, Господа Бога на помощь призывает с Ангелами, с Архангелами, с Небесными Силами, с Господней зарей, с вечерней звездой. Михаил Архангел шел с небес, нес на голове животворящий крест… — то шептала, то говорила громко нараспев, иногда крестила воду. Порой, казалось, что она уже дремлет и только продолжают шевелиться губы, повторяя давно заученное. — Поставил этот крест на каменном полу и оградил железными штыками, запер тридцатью тремя замками и все под один ключ. И отдал ключ Пресвятой Божьей Матери во правую руку. Никто эти замки не откроет, никто раба Божьего Сергия не испортит ни в жилье, ни на пиру, ни в пути…
Потом вдруг неожиданно и резко встала, словно не старушка, а молодица. Снова перекрестилась.
— Теперь умойся этой водой да стакан выпей. Затем ложись спать. Вечером поедешь домой. Дам тебе еще отвары трав для тебя, и Андрюше в больницу снесешь. Трава — она и здорову не повредит.
Вечером я проснулся, как будто родился заново.
На сердце и на душе было легко и радостно. Ни болей, ни тревог, ни страха, и какое-то необъяснимое чувство бесконечного и прекрасного впереди. Я возвращался на станцию с блуждающей улыбкой на лице (только сейчас понял, как это выглядит). Наверное так, радуясь всему на свете, ходят по миру безобидные деревенские дурачки.
Сэм Дэвилз нашел меня у Елены. Он звонил из Москвы. Выражал искреннее огорчение моим «самоувольнением», пытался делать какие-то предложения, интересовался состоянием здоровья и даже спросил про Андрея.
— К сожалению, вам придется нести материальную ответственность за нанесенный компании ущерб посредством ПЭВД. У Вас будут изъяты квартира, автомобили, Ваши счета в банках будут закрыты…
— Да и хрен с ними! — рядом стояла Лена, и мне не хотелось с ним долго разговаривать.
— Кроме того, хочу Вас предупредить, — как ни в чем ни бывало продолжал мистер Дэвилз, — что теперь компания не несет ответственности за Ваше душевное равновесие и состояние вашего здоровья.
