Малыш Мартин молча, одну за другой опустошал кружки. Вот устроить бы им состязание со святым отцом – еще неизвестно, кто выиграет, прики-дывал Алькад лениво. Было ему весело и пьяно.
– Но ежели родители спохватятся вовремя, и хоть побоятся обратиться за помощью к церкви, но повесят на шею дитю-оборотню, пока не вошел тот в пол-ную силу (а еще лучше – в самой колыбели), оберег с серебра да с освященных в семи водах и семи огнях камней со святой горы великомученика Матвея Мед-вежьего… то сила оборотня будет скована тем ожерельем, точно капканом. И по-ка не снимется то ожерелье, оборотень и сам может не знать о своем проклятии…
Он бубнил и бубнил и не видел, как начал прислушиваться к его бормо-танью Бено, как вспыхнули волчьим огнем глаза подавшегося через стол Джера. Джер начал подыматься, и раньше его вскочил ошеломленный южа-нин, и Бено растерянно тер лоб широкой ладонью. А в прояснившихся пок-расневших глазах капитана мелькнуло понимание и мука…
– Ну что, Бено, Бено-ловкач, – сказал Джер, и белые зубы его сверкну-ли не в усмешке – в оскале, – повезло тебе сегодня! Ты поймал великого оборотня! Оборотня из оборотней!
Дверь выбивать не пришлось – Кидж-Кайя вообще никогда не запира-лась. Когда в ее комнату ввалилась группа возбужденных солдат, она села рывком на постели: сбитые простыни, сонное, чуть опухшее лицо, на котором недоумение сменялось пониманием… Осторожно положила рядом с собой меч, который выхватила привычно из висящей на спинке кровати перевязи.
И улыбнулась – как всегда кривовато.
Солдаты стояли у двери, не зная, что и как сказать или сделать, а Кидж-Кайя, мастер-скрад, Ловец оборотней, Великий Оборотень, сидела на кро-вати, сложив на голых коленях сильные руки, и молча ждала.
Свят-свят-свят… бормотал не протрезвевший Пафнутий, и непонят-но было, что он имеет в виду: то ли колдовское ожерелье, то ли неприкры-тую наготу женскую.
Кидж-Кайя поймала взгляд капитана и улыбнулась криво:
Извини.
Малыш Мартин опустил глаза. Буркнул-скомандовал священнику вый-ти – снаружи дверь молитвой подпирать. Кидж-Кайя медленно и гибко поднялась. Усмехнулась, заметив некоторое шевеление среди стражников. Непринужденно прошла от кровати к окну, вспрыгнула в проем. Встала, поглядывая то на них, то на светлеющее небо.
– Ну что, Бено, – спросила с хрипловатой насмешкой, – Станешь те-перь первым Ловцом в округе, а? Какая слава, Бено, какая слава! Помнишь, когда следует брать оборотня, Бено? Заговоренной сетью – и в клетку, Бе-но, в клетку, пока он еще слаб и бессилен. А я уже проснулась…
– Все равно ты не сможешь уйти, – сорвавшийся голос прозвучал как-то неубедительно даже для него самого, и Бено откашлялся.
Она кивнула.
– Конечно, Бено, куда ж я теперь пойду…
Повернула голову и открыто улыбнулась горящим глазам лесника.
Ну что, Джер, Джеро-волчонок, Джер-волк… Ты ведь пришел в город убить меня? Тебе это удалось. Счастлив?
Он с великим усилием опустил ресницы и сказал – так тихо, что услы-шала лишь Кидж-Кайя да стоявший рядом капитан:
Ты не знаешь, что это такое когда на твой зов всегда приходят вол-ки. Просто волки. Только волки.
Кидж-Кайя с мгновение смотрела на него сверху, потом кивнула понимающе:
– Зато ты не знаешь, какая мука – не быть тем, кем ты можешь стать.
Ее взгляд скользнул по Бено, по глядящему в пол капитану. Остановил-ся на серьезном – впервые она видела его таким серьезным! – Алькаде Бен-Али. Кидж-Кайя улыбнулась ему с неожиданной симпатией.
Не ищи ее, парень. Ее просто нет. Давно нет.
– Что? Чего нет? – спросил Алькад испуганно.
– Земли оборотней. Там теперь лишь море и небо. Иначе почему бы мы оставались здесь?
Она помолчала и сказала – сразу всем:
– И знаете, я – рада.
Восток светлел. Кидж-Кайя повернула голову, профиль и тело обрисова-ло тонкой золотой линией. Руки ее, привычно поглаживающие гайтан, сомкнулись, напряглись…
– Не давайте ей! – завопил Бено, кидаясь вперед, но Малыш Мартин схватил, смял его медвежьей хваткой. Кидж-Кайя благодарно кивнула ка-питану. Ссыпала с ладони за окно порванные звенья. Потерла шею со сле-дами десятилетних отметин и вновь повернулась навстречу солнцу.
– Да не давайте же ей! .. – простонал Бено.
Но Кидж-Кайя уже шагнула вперед так просто, будто вышла в другую комнату. С мгновение все стояли неподвижно, потом кинулись к окну, сталкиваясь и мешая.
…Конечно, она разбилась. Она падала – так невыносимо медленно и так бесконечно быстро. И руки, распахнутые крыльями, не могли задержать это падение, потому что не были и не могли превратиться в крылья настоя-щие, и ветер не свистел, а ревел в ушах, пропуская сквозь себя изогнутое, стремящееся ввысь тело… и следом летел вой – тоскливый вой волка, так и не дождавшейся своей подруги… А потом она упала и подпрыгнула на кам-нях – как мячик, как упущенный детьми мячик.
…Конечно, она не разбилась. Молодые, сильные, пусть и неопытные крылья подхватили ее в воздухе, и вскоре над жадными, так и не дождавшимися жерт-вы камнями, над морем, над пеной, парила большая белая птица, ловящая на крыло порывы Северного ветра. Она сделала круг, взлетая все выше, пока не поднялась на уровень окна – крикнула (как показалось Алькаду Бен-Али-что-то насмешливое и непристойное) и полетела в море, навстречу ветру с се-вера, туда, где за туманами скрывается бессмертная волшебная страна…
Мария Парфенова / СКОРЛУПА ДЛЯ НЕБА
С НЕБОМ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИЛО. ЧТО-ТО НЕПОНЯТНОЕ и нехорошее. Ведь, согласитесь, сложно назвать хорошим небо, которое черствеет прямо у вас на глазах. А именно этим небо и занималось: неспешно уплотнялось, покрывалось ребристой коркой и рассыпало по когда-то нежно-голубой глади саркасти-ческие морщины трещин. Солнце по привычке продолжало ползти по только ему видимой колеё с востока на запад, оставляя на нс-бе церовцый цроцарацаццый след и осыпая ца крыши домов грязно-бе-лую труху стесанных облаков.
Илюшечкин повязал на шею старенький галстук, сунул ноги в истрепав-шиеся плетеные туфли и бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Из зеркала на Илюшечкина взирал худой, мосластый мужичонка неопреде-ленного возраста. Высокий, почти сократовский лоб прорезала ломаная морщина, левый глаз чуть косил, а редкие, нёровно остриженныё усики ис-цугацпо топорщились во все стороны.
Открыв дверь и шагнув в ооъятья грязно-желтых коридорных стен, Илюшечкин закашлялся – в туалете опять кто-то курил: сквозь щель над дверью к потолку коммуналки тянулся густой, ёдкий дым.
В конце коридора в обнимку с облезшим грузовичком сидел шестилет-ний молчун Сашенька.
