— Убирайся!
Роза глядит на него с ненавистью и уходит, лишь когда сам Патрене вежливо просит ее:
— Прошу вас, Роза, оставьте нас на время одних. Что с тобой? У тебя такой вид, будто случилось несчастье? — встревоженно спрашивает он.
Торболи вынимает из кармана руку.
— О черт, где это тебя угораздило?
— В комнате твоего Торторелли.
Рука сильно вспухла и покрылась багрово-синими пятнами. Патрене наклонился, посмотрел внимательнее.
— Ты пьян! — закричал он.
— Нет, — простонал Торболи. — Твой Торторелли — робот.
— Ро…робот?
— Да, и это ужасно. Не знаю, кто его подослал, но он робот. Я дал ему пощечину, и вот, полюбуйся, что стало с рукой.
Патрене побледнел как смерть. Проглотив таблетку, он судорожными глотками запил ее водой из графина.
Быть того не может! Этот тихий, незаметный гномик двадцать лет служит у него бухгалтером. Да и не существует роботов с лицом человека. Нет, у Торболи определенно на миг помутилось сознание. Патрене ободряюще улыбнулся ему, вызвал Розу и велел ей привести Торторелли.
— Это же безумие — звать сюда робота. — Торболи со стоном приложил мокрый носовой платок к вспухшей руке. — Надо придумать план защиты. Нам противостоит опасный и коварный враг.
— Ты начитался книг по научной фантастике, — твердо сказал Патрене. — Видел ли ты когда-нибудь робота, который бы всем и каждому позволял издеваться над собой?
— Ну, а ты когда-нибудь видел, чтобы от пощечины так вспухла рука? Посмотри.
Патрене согласен: такого не бывает. И все-таки ему не верится, что Торторелли — робот.
— Два десятка лет на моем заводе работал робот, и никто ничего не заметил! Это похоже на эпизод из приключенческого фильма. У тебя с головой явно не все в порядке.
— Ты что, считаешь меня сумасшедшим?
Торболи снова застонал, но тут же умолк — Роза ввела Торторелли. Взбудораженный, раскрасневшийся кибербухгалтер что-то невнятно бормотал, размахивая своими маленькими ручками.
Патрене схватил его за руку — она была потной и вялой. Он незаметно, кивком головы приказал Розе выйти.
Торторелли протер очки и, вытирая слезы, прошептал:
— Я предан вам всей душой. А синьор Торболи разгневался и ударил… по счетной машине. За что?
— Успокойтесь, дорогой Торторелли, — ласково сказал Патрене. — Это все шутки проклятой планеты. Да и положение наше не из легких. У кого угодно могут сдать нервы.
— Понимаю, понимаю. Но ведь я хочу вам помочь. Для меня на заводе нет секретов. И все-таки очень трудно составить баланс. А синьор Торболи вздумал все испортить.
— Вы правы, — соглашается Патрене. И, повернувшись к Торболи, приказывает: — Ну, миритесь, и поскорее.
Торболи протянул было здоровую руку кибербухгалтеру, но тут же со страхом ее отдернул.
— Не бойтесь, Торболи, не бойтесь. Пожмите руку нашему верному другу.
И Торболи принужден пожать мягкую, потную руку кибербухгалтера. Он даже выдавил из себя слова извинения и потрепал Торторелли по щеке.
— Я всегда говорил, что вы хорошие, добрые люди, — с блаженной улыбкой пролепетал кибербухгалтер.
— Надеюсь, вы поняли, что от вас требуется? — деловым тоном спросил Патрене.
— Конечно, баланс за все двадцать лет. Вот увидите, я составлю такой баланс, что он будет достовернее подлинного.
— Если все пройдет удачно, вас ждет место административного директора.
— Место Ланчерти?
— Берите выше. Вы будете стоять у Ланчерти на голове. Слово Патрене. Настал час ветеранов. Ловите же удачу, мой дорогой Торторелли.
Выйдя из кабинета, Торторелли гордо вскинул голову и хладнокровно выдержал ледяной взгляд, которым его наградила Роза. «Этот гномик возомнил о себе невесть что. А патрон давно уже перестал делиться со мной своими планами. Какие все подлецы!»
И когда из кабинета выходит Торболи, придерживая бессильно повисшую руку, она с чрезмерной заботливостью спрашивает:
— Что с вами, дотторе? Вы ударились о дверь?
— Вы не ошиблись, — цедит сквозь зубы Торболи, напрасно пытаясь убедить себя, что он и в самом деле ударил не Торторелли, а счетную машину.
Патрене наконец-то понял, что правительство Земли, по сути дела, защищает его от Ассоциации слаборазвитых планет. Нес будет включен в состав Галактической Федерации, лишь когда это окажется выгодным землянам. А пока надо использовать в своих интересах кали, местных властителей. Хоть они и выучились читать и писать, Патрене не может преодолеть к ним антипатию. От них исходит такой отвратительный запах, как, впрочем, и от всех туземцев; подойти к ним и то неприятно. Торболи эти «фокусы» Патрене просто бесят.
— Почему бы тебе не посмотреть, как с ними беседует Бессон?
— Вы с этой Кьяри и так слишком часто его навещаете.
— Приходи вечерком, и ты научишься кое-чему полезному. Кстати, Бессоы разработал план, который он намерен представить правительству. Мы, промышленники Неса, должны объединиться, иначе государство нас проглотит.
— Об этом я и сам догадался, дорогой Торболи. Министр колоний в последнее время что-то слишком много путешествует. Впрочем, министров я не боюсь. Я всегда смотрю им прямо в лицо. Хочу убедиться, есть ли у них рот. Если есть, то всегда можно договориться.
— Э, твой метод хорош для мелкой рыбешки, в крайнем случае для губернатора, который, кстати, в последний момент оставил тебя в дураках. Но для министра он не подходит. А вот если б все промышленники Неса объединились, мы могли бы сыграть на равных и с министром, Посмотри, дорогой мой, на жителей Веги, они-то умеют играть дружно, всей командой. Попробуй-ка забить им гол. И вообще что ты понимаешь в галактической политике?
— К твоему сведению, я принадлежу к тем людям, которые сами пробивали себе дорогу.
— Ваше время прошло, нужно перестраиваться.
— Ты рассуждаешь, как мой старший сын.
— Сыновья стали умнее отцов. У экономики — свои железные законы. Сегодня еще большее значение приобретают программирование и совместные действия.
— Знаю я эти басни Бессона. Уж очень ему хочется все заграбастать и отправить меня на пенсию.
— При чем тут пенсия? В современной промышленности нет места для индивидуальных действий. Все должно быть предельно функционально.
— Интересно, какую функцию выполняет у этой старой развалины Бессона синьорина Кьяри?
Патрене разошелся. Он изрыгал столь замысловатые и непристойные ругательства, что Торболи невольно рассмеялся. Только тогда Патрене изменил тон. Помолчав, он со вздохом сказал:
— Я знаю, что проиграл. Но предпочитаю уступить скорее Бессону, чем моему сыну.
