Давно, много ночей назад ему пришлось загрызть саага-щенка. Подростка, не успевшего набрать ни силы, ни веса; к несчастью, этот, грызущий мясо посреди узкого перехода, не встретился ему раньше.
До того, как клыки его окрепли, почернели и вызывающе изогнулись.
Сааг остановился, перебирая ноздрями полный запахов воздух. Молодой соперник стоял к нему мордой, стоял, загораживая узкий проход; у ног соперника лежал мертвый схруль, соперник не желал делиться добычей, но сааг и не претендовал на нее. Ему не было дела до мертвечины, он взвешивал свои силы, он знал, что двоим в узком переходе не разойтись.
Либо ему придется уйти, повернувшись к сопернику спиной, либо…
Соперник разомкнул челюсти, показывая чудовищный объем глотки. Соперник знал о его намерениях, и, возможно, в свою очередь решал, удастся ли завалить старика достаточно быстро и без особых потерь.
Сааг припал к земле. Низкий потолок не позволял прыгнуть в полную силу, и соперник понимал это. Соперник издевательски разинул пасть, из недр его желудка пахло порченным мясом.
Соперник был силен.
Сааг осознал это еще до прыжка.
Соперник чуть недобрал в весе – но ни в реакции, ни в силе челюстей, ни в возможностях бугристых мышц ничем не уступал старшему собрату.
Зато превосходил молодостью. Лоснящейся молодостью, бесстрашием и наглостью, если его и удастся завалить – то лишь ценой множества ран, ценой собственной крови…
На стороне старшего было преимущество опыта.
Не сводя с наглой разинутой пасти мутных, налитых кровью глаз, сааг отступал. Пятился.
Пока молодой соперник, стоящий над собственной добычей, не остался за крутым поворотом.
Тогда сааг повернулся и неспешно, сдерживая раздражение, потек прочь.
Сегодня он прольет много крови.
Чужой.
* * *
– …Ну почему, почему, почему нельзя было устроить все по-человечески?!
Стефана сбивалась с ног.
Выдать Павлу замуж – удачно выдать, не просто так – было, оказывается, ее давней потаенной мечтой; внезапность, бесцеремонность и скомканность события повергли ее в шок.
Решено было собрать гостей «хотя бы вослед событиям»; Тритан сразу же дал понять, что ни в каких приготовлениях Павла участвовать не будет. Он вообще не отходил от нее ни на шаг; сразу же после бракосочетания Павла водворена была в дом своего молодого мужа, и первая брачная ночь прошла более чем оригинально – Павла лежала в постели и рассказывала о своих приключениях и страхах, длинно, путано, иногда со слезами, Тритан сидел над ней, как каменная глыба сидит над соленым морем, и Павла стискивала его руку, которая одна была символом надежности этого мира. Потом она заснула, а Тритан так до утра и просидел.
– …Меня правда хотели убить? Это невозможно, это… За что? Что же теперь будет?
– Теперь мы с тобой будем жить долго и счастливо.
– Значит, я уже никому не нужна? И ничего мне не угрожает? С меня уже состригли мое везение, как шерсть с овцы, я могу гулять, пока не отрастет новая?
– Все будет совершенно хорошо.
– Ты не говоришь мне всего…
– Ах, Павла, какая разница, что я говорю…
Это правда, поняла Павла, сжимая его руку. Какая разница, что он говорит. Важно, что он делает…
Стефана легко сломила несмелое желание Павлы отпраздновать свадьбу скромно; с точки зрения Стефаны, все главные события жизни должны были устраиваться в строгом соответствии с протоколом. Приглашены были ближние и дальние родственники, Павлины школьные подруги, Раздолбеж, секретарша Лора, два десятка Павлиных сослуживцев и среди них почему-то оператор Сава – впрочем, он, вероятно, притащился без приглашения, просто увязался за кем-то из приятелей, а прогнать его, разумеется, никто так и не собрался.
– С вашей стороны что же, никого не будет? – допытывалась Стефана у Тритана. И возмущенно фыркала – что это за жених, к которому никто не придет на свадьбу?!
Веселье, как ни странно, получилось на славу.
Лихо проскочили протокольную часть.
Помянули родителей; Павла испытала укол совести, потому что Стефана знала все положенные ритуалы, а она, Павла, нет.
А потом развернулось гуляние.
Раздолбеж до глубины души был потрясен внезапным Павлиным превращением, а потому напился быстро и необратимо, после чего стал настоящим центром компании; ни один его подчиненный – а таких на свадьбе было десятка полтора – не мог пройти мимо, удержавшись от фривольной беседы.
– Господин Мырель, так пятничный выпуск представляем на премию или нет?
– Лас… точка, конечно предса… представляем…
– А то, что там по заднему плану кошка ходит?
– Какая кошка… ласточка…
– Господин Мырель, так мы договорились насчет отпуска в августе?
– Лорочка, ты лучшая в мире… Лорочка… такая вот…
– Господин Мырель, вы слышали, Мика кассету в фонтан уронил?
– К…как?..
– Господин Мырель, ваш тост! Пожелайте же чего-нибудь нашей Павле, пожелайте ей!..
Раздолбеж желал. Прерывал чужие тосты и желал снова, надо сказать, совершенно искренне; во время всеобщего танца он даже сделал над собой усилие и встал из-за стола, чтобы, шатаясь, подойти к Павле и ущипнуть ее за ляжку. То есть он думал, что это ляжка, а на самом деле это было кресло.
– Гос…подин Тодин, наши поздравления… Это чудная специалист… ка… Идея детской передачи… анонсы, ах, какие анонсы, м-ма-стерство… Молодец…
Оператор Сава вел себя странно. Павла то и дело ловила на себе его задумчивый, прямо-таки нежный взгляд; Сава сидел за перегруженным объедками столом, игнорировал улыбки девушек и за весь вечер поднялся только один раз – чтобы пригласить Павлу на танец.
Собственно, она не собиралась танцевать вообще. Она сидела, словно в чаду, меланхолично пережевывала один и тот же кусок копченого мяса и воспринимала происходящее отстраненно, будто случайная посетительница; Сава на какую-то минуту вытащил ее в реальность.
– Потанцуй, – шепотом сказал Тритан за ее спиной.
Через минуту у нее закружилась голова.
– Знаешь, какое самое печальное в мире занятие? – спросил Сава, бережно препровождая ее на место. – Вечно сожалеть об утраченных возможностях… О том, что могло бы сбыться, да не сбылось…
Павла пропустила его слова мимо ушей.
Со стороны Тритана на свадьбу явились все-таки двое гостей. Оба ни с кем за весь вечер так и не познакомились, не выпили ни капли спиртного – сидели тихо и скромно, один в зале, другой на террасе, и задумчиво поглядывали по сторонам.
Господин Раман Кович явился, когда веселье перевалило свой пик и кое-кто из гостей стал уже подумывать об эвакуации. Павла совершенно не удивилась, увидев его в дверях. Как будто такой сложный спектакль, как Павлина свадьба, оказался бы обедненным и пресным без столь значимой в ее судьбе фигуры.
