Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль

— Хинрик оказался быстрее, чем я ожидал. Забавная мысль! — Это был прежний Джилберт, смеющийся и равнодушный, брови слегка подняты, как будто он рассматривает нечто отвратительное и в то же время интересное.

— Следуйте за мной, — приказал стражник.

Байрон увидел в его руке нейронный хлыст.

У Байрона пересохло горло. В одиночку он справился бы с любым стражником. Предоставилась бы только возможность. А то и с двумя сразу. Но у них хлысты, и стоит ему поднять руку, как они воспользуются ими.

Выхода не было.

Но Джилберт сказал:

— Пусть он возьмет свой плащ.

Байрон, удивленный, взглянул на маленького человечка. Он знал, что никакого плаща у него не было.

Стражник с оружием наготове щелкнул каблуками в знак послушания. Хлыстом ткнул в сторону Байрону:

— Слышали милорда? Возьмите свой плащ.

Байрон медленно отступил к книжному шкафу и присел на корточки, ища за стулом несуществующий плащ. Он напряженно ждал.

Для стражников видеосонор был просто ящиком. Для них ничего не значило, что Джилберт касается пальцами каких-то кнопок. Байрон следил за нейронным хлыстом, не позволяя ничему и никому проникнуть в свой мозг.

Вооруженный стражник сказал:

— Ваш плащ за стулом? Встаньте.

Он сделал нетерпеливый шаг вперед и остановился. Глаза его сузились, он изумленно взглянул влево.

Вот оно! Байрон выпрямился и прыгнул вперед и вниз. Он схватил стражника за ноги и дернул. Тот с гулом упал, и большой кулак Байрона ударил по руке, державшей хлыст.

У второго стражника тоже было оружие, но в данный момент бесполезное. Свободной рукой он дико колотил пространство перед собой.

Джилберт звонко смеялся.

— Фаррил, — сказал он, прервав смех, — вас что-нибудь беспокоит?

— Я ничего не вижу, кроме хлыста, который теперь у меня.

— Хорошо. Теперь уходите. Они не смогут остановить вас. Их мозг полон несуществующих звуков и видений.

Джилберт едва увернулся от нападения второго стражника.

Байрон высвободил руку и ударил снизу вверх. Удар пришелся по ребрам. Лицо стражника исказилось от боли, тело его содрогнулось. Байрон встал, держа хлыст в руках.

— Осторожнее! — воскликнул Джилберт.

Но Байрон обернулся недостаточно быстро.

Первый стражник, пришедший в себя, обрушился на него.

Это была крепкая атака. Невозможно было сказать, что стражник видит перед собой. Несомненно, в этот момент он видел не Байрона, а нечто другое. В горле у него клокотало.

Байрон извернулся, пытаясь ухватить выпавшее оружие, и с испугом увидел глаза, в которых застыл Не видимый другими ужас.

Байрон уперся ногами в стражника и попытался от него освободиться, но тщетно.

Клокотание перешло в слова. Стражник закричал:

— Я вас всех…

Очень бледное, почти невидимое мерцание ионизированного воздуха показало, где проходит луч хлыста. Луч описал широкую дугу и коснулся ноги Байрона.

Байрон как будто ступил в расплавленный свинец, или на ногу ему упал гранитный блок, или его укусила акула. Физически ничего не произошло. Лишь нервные окончания, управляющие болевыми сигналами, были предельно возбуждены. Большего не сделал бы и кипящий свинец.

С криком, рвущим горло, Байрон упал. Он даже не заметил, что борьба кончилась.

Оставалась только разрывающаяся тело боль.

Но хотя Байрон и не ощутил этого, рука нападающего вдруг разжалась, и минуту спустя, когда молодой человек заставил себя открыть глаза и вытереть слезы, он увидел, что стражник пятится к стене, что-то отталкивая перед собой и глупо хихикая.

Второй стражник по-прежнему лежал на спине, раскинув руки и ноги. Он был в сознании, но молчал.

Глаза его следили за чем-то, тело слегка дрожало, на губах пузырилась пена.

Байрон заставил себя встать. Хромая, подошел к стене. Удар рукоятью хлыста — и стражник упал. Потом назад, ко второму, который не сопротивлялся. Теряя сознание, он по-прежнему следил за чем-то взглядом.

Байрон снова сел, осторожно снял ботинок и носок и удивленно смотрел на совершенно неповрежденную ногу. Он потер ее и застонал от ощущения боли, потом взглянул на Джилберта, который оставил свой видеосонор и потирал щеку тыльной стороной ладони.

— Спасибо за помощь!

Джилберт пожал плечами.

— Скоро нагрянут другие стражники. Идите скорей в комнату Артемизии, там безопасней!

Байрон понял — это самое разумное.

Ноге стало легче, но она слегка распухла. Он надел носок, сунул ботинок под мышку, отобрал у стражника второй хлыст и заткнул его за пояс.

Поворачиваясь к двери, он спросил:

— Что вы заставили их видеть, сэр?

— Не знаю. Этого я не могу контролировать. Я лишь включил прибор на полную мощность, остальное зависело от их комплексов. Не теряйте времени на разговоры. Вы не потеряли план?

Байрон кивнул и вышел в коридор. Коридор был пуст. Быстро идти Байрон не мог, он хромал.

Он взглянул на часы, потом вспомнил, что так и не успел перевести часы на время Родии. Они по-прежнему показывали межзвездное время, используемое на кораблях, где сто минут составляют час, а тысяча минут — день. Поэтому число 376, холодно сверкавшее на циферблате, ничего не говорило ему.

Во всяком случае, была глубокая ночь или период сна на этой планете, иначе залы не были бы пусты, а рельефы на стенах не фосфоресцировали бы без зрителей. Он коснулся одного из них — это была сцена коронации — и обнаружил, что он двухмерный. Но создавалась полная иллюзия внутреннего пространства.

Ему хотелось остановиться и получше изучить странный эффект. Но он вспомнил, где находится, и заторопился.

Пустоты коридора были еще одним доказательством упадка Родии. Теперь, став мятежником, он обостренно подмечал все признаки упадка. Будучи центром независимого государства, Дворец всегда был полон часовых, а теперь он казался вымершим.

Байрон взглянул на чертеж Джилберта и свернул направо, поднимаясь по широкой витой рампе. Когда-то здесь могли двигаться целые процессии.

Байрон остановился у нужной двери и коснулся фотосигнала. Дверь чуть отворилась и затем открылась шире.

— Входите, молодой человек.

Это был голос Артемизии. Байрон скользнул внутрь, и дверь быстро и неслышно закрылась. Он виновато взглянул на девушку. Его смущало то, в каком виде он явился: рубашка порвана на плече, один рукав болтался, одежда у него грязная, лицо в кровоподтеках.

Вспомнил, что все еще несет под мышкой ботинок, и принялся надевать его. Потом сказал: