Пройдя в гардеробную, Байрон обернулся и, прежде чем стена закрылась за ним, успел заметить, как Артемизия надевает пушистый халат. Алое платье лежало на кресле.
Байрон осмотрелся. Будут ли они обыскивать помещения Артемизии? Здесь он совершенно беспомощен. Другого выхода из гардеробной не было, спрятаться негде.
Вдоль одной из стен висел ряд платьев, воздух около них чуть заметно мерцал. Рука Байрона легко прошла сквозь это мерцание. Он ощутил лишь слабое покалывание. Силовое поле не пропускало пыль.
Может, спрятаться за платьями. Собственно, он это и делает. С помощью Джилберта он только что справился с двумя стражниками, а теперь должен прятаться за женскими юбками.
Он невольно пожалел, что не обернулся слишком быстро, когда стена за ним закрывалась. У нее прекрасная фигура. А он отвратительно вел себя с ней. Конечно, она не отвечает за грехи своего отца.
Теперь ему остается только ждать, глядя в стену, когда прозвучат за стеной шаги, раздвинется стена, и глянут на него стволы бластеров. На этот раз видеосонор ему не поможет.
Он ждал, держа в каждой руке по нейронному хлысту.
Глава 9
И брюки победителя
— В чем дело?
Артемизии не нужно было разыгрывать испуг. Она говорила с Джилбертом, вместе с капитаном стражи стоявшим у двери. С полдюжины людей в мундирах предупредительно держались сзади.
— Что-нибудь с отцом?
— Нет, — успокоил Джилберт, — тебя случившееся не касается. Ты спала?
— Засыпала, — ответила она. — А мои девушки ушли на час. Кроме меня ответить было некому. Вы до смерти напугали меня.
Она резко повернулась к капитану и высокомерно спросила его:
— Что вам угодно от меня, капитан? Быстрее, пожалуйста, сейчас неподходящее время для аудиенции.
Джилберт вмешался, прежде чем капитан успел открыть рот:
— Забавная штука, Арта. Молодой человек… как его зовут?.. ты знаешь, убежал, разбив на пути две головы. Мы его ищем. Целый взвод на одного беглеца. Вот и я сам иду по следу, радуя нашего капитана рвением и храбростью.
Артемизия сумела изобразить на лице совершенное недоумение.
Капитан про себя выругался, губы его при этом едва шевельнулись. Потом он сказал:
— Осмелюсь заметить, милорд, мы непозволительно задерживаемся. Миледи, человек, назвавший себя сыном экс-Ранчера Вайдемоса, был арестован за измену. Ему удалось бежать. Мы должны обыскать весь дворец, комнату за комнатой.
Артемизия, нахмурившись, отступила.
— Включая мою комнату?
— Если ваша милость позволит.
— Но я не позволю. Я, несомненно, знала бы, если бы в моей комнате оказался незнакомый человек. А полагать, что я имею дело с незнакомцем в такое время ночи, оскорбительно. Вы не оказываете мне должного уважения, капитан.
Это подействовало. Капитану оставалось лишь поклониться и сказать:
— У меня не было такого намерения, миледи. Простите за беспокойство в такое время ночи. Вашего заявления, что вы не видели беглеца, конечно, вполне достаточно. В данных обстоятельствах нам необходимо было убедиться в вашей безопасности. Он — опасный человек.
— Но не настолько опасный, чтобы вы со своими доблестными людьми с ним не справились.
Вновь вмешался высокий голос Джилберта:
— Капитан, идемте. Пока вы обмениваетесь любезностями, ваш беглец может добраться до оружия. Я предлагаю оставить стражника у двери леди Артемизии, чтобы никто не тревожил ее больше. Конечно, моя дорогая, если ты не пожелаешь присоединиться к нам.
— Спасибо, — холодно ответила Артемизия. — Я могу удовлетвориться тем, что закрою дверь и лягу спать.
— Выбери стражника повыше, — воскликнул Джилберт. — Возьми вот этого. У стражников сейчас такие красивые мундиры. Они просто украшают любую дверь.
— Милорд, — нетерпеливо сказал капитан, — у нас нет времени для шуток. Вы нас задерживаете.
По его сигналу один из стражников вышел из строя, отсалютовал сначала сквозь запертую дверь Артемизии, затем капитану.
Вскоре звук шагов стих вдали.
Артемизия подождала, потом чуть приоткрыла дверь. Стражник стоял, держа правую руку на рукояти оружия. Тот самый высокий стражник, высокий, как Байрон Вайдемоса, впрочем, поуже, чем он, в плечах.
Артемизия подумала при этом, что Байрон хотя и молод и не всегда разумен, зато сложен, как атлет. Приятно на него смотреть. И мундир этого стражника будет ему впору.
Она закрыла дверь и подошла к гардеробной.
Байрон застыл, когда дверь снова скользнула в сторону. Он затаил дыхание, пальцы его сжались.
Артемизия смотрела на его хлыст.
— Осторожнее!
Он облегченно перевел дыхание и сунул хлыст в карман. Так было неудобно, но у него не было кобуры. Он сказал:
— Это на случай, если заглянет кто-нибудь другой.
— Выходите и говорите шепотом.
Она по-прежнему была в халате из незнакомой Байрону ткани, отделанной кисточками серебристой шерсти. Халат прилипал к телу благодаря какому-то статическому притяжению, так что не нужны были ни пуговицы, ни застежки, ни замки.
Сквозь халат слегка просвечивали очертания фигуры.
Байрон почувствовал, что краснеет.
Артемизия ждала, потом сделала нетерпеливый жест:
— Что же вы?
Байрон взглянул на ее лицо.
— Что? О, простите.
Он отвернулся и застыл, прислушиваясь к слабому шуршанию одежды. Ему не пришло в голову удивиться, что она не использовала гардеробную или не переоделась перед открыванием двери. Глубины женской психологии кого угодно собьют с толку.
Когда он обернулся, она была в черном костюме, доходившем до колен. Эта одежда скорее предназначалась для выхода.
Байрон автоматически спросил:
— Значит, мы уходим?
Она покачала головой.
— Сначала вы должны выполнить свою часть. Вам нужна другая одежда. Встаньте по эту сторону двери, а я позову стражника.
— Что за стражник?
— По предложению дяди Джила у двери поставили стражника. Сейчас мы его позовем. Вам нужно снять с него мундир. Как это сделать — вам лучше знать. Ну, приготовьтесь! Начинаем…
— Стражник! — позвала Артемизия, приоткрыв дверь, — скорее сюда!
Парень, стоявший у дверей, не колеблясь, исполнил приказ дочери Директора. Он вошел с уважительным: «К вашим услугам, мил…» И тут его колени подогнулись, послышался приглушенный вскрик. Байрон сжал его горло железной хваткой.
Артемизия, закрыв дверь, смотрела на их борьбу, с трудом сдерживая тошноту.
Жизнь при дворе Хинриадов протекала спокойно, и раньше ей никогда не приходилось видеть лицо, искаженное удушьем.