— Ты должен будешь заботиться о здоровье этого легкомысленного типа, который сейчас доламывает мое кресло. Энрик, прекрати крутиться!
Я затормозил, повернулся вместе с креслом к своей новой няньке и сделал серьезное лицо.
— А-а, э-э… — Фернан даже покраснел от напряжения.
— Нет, — успокоил его проф, — Энрик совершенно здоров. Я бы даже сказал, слишком. Но время от времени ему приходится выполнять очень важную и очень тяжелую работу. И при этом возможно все что угодно. Например, однажды у него остановилось сердце.
А я и не знал. Это, наверное, было, когда погиб Тяпа. С меня сразу слетело все мое легкомыслие:
— Можно, я пойду к себе?
— Я думал, ты захочешь познакомиться.
— Угу, — кивнул я и протянул руку, — Энрик.
— Фернан.
— Очень приятно.
Я посадил мышей на плечо и ушел. Не хочу я узнавать подробности своей физиологии.
Я уже чувствовал себя настолько готовым к экзаменам, что отменил чрезвычайное положение и даже заикнулся, что хотел бы съездить полетать.
— Для этого надо, чтобы не только ты отменил чрезвычайное положение, — заметил проф.
Я все же съездил в третий истребительный, но полетать мне не дали: опасно. Печально.
Всю неделю самым интересным объектом для наблюдения было лицо Фернана, на котором один за другим менялись все оттенки изумления, потрясения и ужаса, когда мы с профом отрабатывали на трассах связь и работу с братцами Диоскурами.
В остальное время я гонял на велике, осваивая всякие фокусы (видел в одном фильме). Научился, например, стоя на седле, проезжать в узкую щелочку между розовыми кустами и теми самыми, поредевшими акациями. На свидания с Ларисой я являлся с огромными букетами ранних роз. В среду Джорджо при мне пожаловался профу — тот не отреагировал. На следующий день я вместе с великом опять рухнул в розы. Честное слово, не нарочно, Джорджо опять пожаловался. Черт бы его побрал! Но извиняться перед ним я не буду, вот! Ни за что!
Вечером проф позвал меня к себе в кабинет таким тоном… Я сразу понял: не в шахматы играть. Из-за такой ерунды?!
Он меня схватил, перегнул через колено и несколько раз шлепнул! Рука у него тяжелая, но не настолько, чтобы было по-настоящему больно.
— Я же не маленький! — завопил я.
— Да ну? Я и не заметил! Какого черта ты провоцируешь Джорджо?
Я не ответил. Вывернулся из его рук и холодно поинтересовался:
— Это все или в программе еще что-нибудь в том же духе?
Я знаю, что еще бывает в том же духе, но я скорее себе язык откушу, чем скажу вслух, что именно. Я был в ярости. Проф молча смотрел на меня минуту, не меньше.
— Извини, я был не прав, — сказал он тихо.
— Угу.
— Пожалуйста, оставь парк в покое, хотя бы на месяц.
— Хорошо, — ответил я и вышел через французское окно, громко хлопнув створкой.
Утром я так проспал, что меня чуть было не поймали с Винни-Пухом в объятиях. Еле-еле успел его убрать.
Весь день я упорно игнорировал профа: обидел он меня очень сильно. А вечером отказался играть в шахматы и уже собрался уходить к себе, когда проф поймал меня за талию и подтащил к себе.
— Ужасно сердитый Энрик! Долго будешь дуться?
— Всю жизнь!
— Долгий срок. Я был не прав, но, знаешь, до сих пор мне не приходилось слышать, что ты пакостничаешь. Допустим, ты не хочешь поддерживать нормальные отношения с Джорджо, это твое дело. Но если ты его игнорируешь, позаботься, чтобы он не мог сказать о тебе ничего плохого.
— Хм, можно подумать, мне нравится падать с велосипеда. Что же мне — не кататься?
— По-моему, это убедительно, но я эти розы не выращиваю. Так что убеждать тебе придется не меня.
— Ладно, я понял.
— А в шахматы ты не играешь, потому что боишься продуть? — лукаво спросил проф.
— Такими простыми хитростями меня не возьмешь, — ответил я. — Ладно, попробуйте поставить мне очередной мат.
* * *
Кстати, в ближайшую среду начинаются уже летние каникулы, а я сдаю первый экзамен. О том, поедем ли мы куда-нибудь, я старался не думать: ужас всех студентов настиг и меня. Я вновь объявил для себя чрезвычайное положение. Определения, формулировки, доказательства, задачи…
Старательный Фернан решил, что я заболел, и для начала попытался устроить мне медосмотр. Этого только не хватало! Пришлось вправить ему мозги: если я встал с лабораторного кресла живой — значит все в порядке. Бедный, бедный Фернан оказался между молотом и наковальней. Проф же ему говорил что-то другое, а спорить со мной он пока не решался, слишком уж Контакт потряс его воображение.
В понедельник Лариса позвонила мне, поинтересовалась, куда я пропал (пришлось уклоняться и переводить разговор на другую тему), и сообщила, что Алекс и Гвидо на первый месяц лета, как всегда, уезжают в военный лагерь, а девочки упросили синьора Лекко позаниматься с ними еще месяц, так что они остаются в городе, зато потом все соберутся на Липари, родителей уже «согласили». Я объяснил, что боюсь строить планы, чтобы не сглазить себя перед экзаменами, но буду иметь в виду эту ценную информацию. Лариса пожелала мне удачи. На кончике языка у меня висело приглашение погулять в среду вечером, но я его проглотил: сначала экзамен.
Потом звонили Алекс и Гвидо и говорили примерно то же самое плюс делились воспоминаниями о прошлых военных лагерях. Я им остро позавидовал: мне это удовольствие не светит. Никогда.
* * *
Экзамен по аналитической геометрии я сдал настолько без проблем, что даже сам удивился. Все, больше не буду пугаться.
Прямо из элемобиля я позвонил профу и попросил разрешения погулять в центре.
— Поздравляю, — ответил проф, — конечно, можешь погулять.
— А как вы догадались?
— Если бы ты провалился, ты бы вернулся домой есть себя поедом.
— Вы не можете этого точно знать, я же еще никогда не проваливался.
— Это экстраполяция. Ты же знаешь, что это такое?
— Угу, понятно.
Следующий звонок — Ларисе. Отпразднуем успешное окончание ею седьмого класса, ну и мою победу тоже, конечно.
Романтического свидания не получилось, Лариса уже договорилась с остальными ребятами. Сам виноват, нечего было тормозить. Гуляли мы вшестером.
Лариса немного на меня дулась — вся эта прогулка, кажется, была затеяна ею в качестве маленькой мести. Хм, надо мириться. Я дождался удобного момента, когда просто прилипшая (да, это заговор) к Ларисе Джессика увлеклась разговором с Алексом, и решительно обнял свою девушку за талию. Протестовать Лариса не стала: не так уж она на меня сердится.
