Семя скошенных трав - Максим Андреевич Далин

— Только у берега, — сказал Антэ, так же мечтательно. — Пока. Ещё размножатся. Океан Второй еще будет сиять, как Океан на Шеде.

Это говорилось с такой светлой надеждой, что и мне полегчало, а Юл вообще выглядел счастливым, как школьник в праздник. Только Кранц был собран и мрачен.

* * *

Нас ждали. На пирсе под мощным фонарем стояли Алесь, Бэрей и Вера. Видно было, что стоят долго, Вера продрогла и куталась в громадный, на три таких девчонки, пуховик, а у Алеся губы были синие, как у шедми. Вид у них всех был не просто невеселый, а совсем убитый.

Когда мы сошли на берег, Вера с размаху кинулась Юльке на грудь и расплакалась навзрыд. А Алесь, увидев Кранца, как будто чуть ожил.

— Ты, значит, жив, Веня, — сказал он, очень мрачно, но с тенью облегчения. — Там правда совместная научная станция? А взрослых шедми много?

— Ну да, в общем, есть, — кивнул Кранц. — Что случилось за то время, пока отсутствовал катер, Алесь?

Алесь зажмурился, будто слезы хотел вморгнуть. Тряхнул головой, посмотрел на окаменевших шедми.

— Простите, братья. Тяжело говорить. Три часа назад получили сообщение от Гудвина. Он на полпути к Эльбе узнал по своим каналам: база уничтожена. Уцелел ли хоть кто-то — неизвестно… вряд ли. Похоже, все выжившие шедми — тут, на Океане Втором. Детям мы ещё не сказали, большинство наших тоже не знает…

— Гады! — выдохнул Юлька в бессильной ярости.

Я посмотрел на веселый прибой, вспыхивающий живым голубым огнем — и мне захотелось сигануть туда с головой. Кто-то из шедми скрипнул зубами.

— Рано, — тихо сказал Кранц. — Хоронить рано. Подождем второго сообщения от Гудвина. Похоронить успеем.

Бэрей взял его руку и прижал ладонь к лицу.

— Вэн, — шепнул чуть слышно, — они опять… снова пообещали и смертельно солгали… Как люди могут жить такими?!

Кранц погладил его по плечу, как белька, и поднял голову, чтоб видеть других шедми.

— Подождем, братья, — сказал он. — Ради Хэталь.

Будто он верил в маленькую шедийскую богиньку по-настоящему…

Мне снова приснился тот самый кошмар.

Братишка Элгрэ, стрелок: «Орка, мы горим. Мы горим, брат. Куда наводить, брат? В двигатели?» — и я просыпаюсь рывком. Элгрэ просыпается тоже: у нас телепатическая связь, не воевавшим — не понять:

— Что, снова катапультировались, Орка?

Я тру виски, заставляю себя дышать. Еле проталкиваю горячий густой воздух в лёгкие. Душно. От жары я весь в испарине, грива липнет ко лбу и к спине, от влажной духоты нет спасения.

— Снова, — бормочу я. — Не повезло тебе с командиром, Отшельник… который раз катапультируемся — а я всё никак не могу понять, лучехват меня, что ли, дёрнул…

Элгрэ улыбается. Лицо — прозрачное в мёртвом жёлтом свете крохотного ночного светильника, глаза ввалились, грива мокрая от пота, словно он только что вынырнул из воды.

И я счастлив, что вижу его. Что он говорит, дышит, живой. Что он рядом.

Сердце потихоньку успокаивается.

— Ты же воин Северо-Запада, — говорит он, и я не слышу в его тоне упрёка, только беззлобную насмешку. — Твои предки считали доблестью не просто смерть в бою, а мучительную смерть…

— Но кто ж знал…

— Кто ж знал… — подхватывает он в тон, улыбаемся оба.

Глубина отчаяния и кошмара отпускает меня. Ощущение такое, будто поднимаюсь к солнечной поверхности из бессветной ледяной бездны. Очень хочется поднять ставень, увидеть чёрное звёздное небо… останавливает осознание: не увидим.

Небо Эльбы — пустое и мутное. В пыльном знойном мареве не видно звёзд. Элгрэ снова догадывается. Он выключает светильник. Мы оба смотрим на голографическую картинку на стене: прибой, мерцающий светлячками, добрая луна — Око ночи — смотрит на него из прозрачной выси…

— У Океана Второго — два спутника, — тихо говорит Элгрэ. — Но малого почти не видно; Окэ говорил, что небо там — как дома.

В такие моменты мне не стыдно, что я в последний миг врубил катапульту. Надежда — как далёкий маяк; от неё щемит сердце, сжимаются ноздри, это больно, но не хочется полного покоя смерти.

Еще не всё потеряно.

Мой брат.

Мои братья и сестры.

Дети, которых мы скоро увидим. Верю, изо всех сил верю, что скоро увидим. Под небом, похожим на наше. Как в героической сказке.

Если перестать верить — надо сразу же умереть. Отчаянье удушит.

* * *

Выставив отсюда земных военных, люди Вадима почему-то решили, что нам неудобно жить вместе. Хотели расселить нас по отдельным помещениям, разделить стенами. Уморительная Лида — бегает и очень смешно колышется на бегу — хлопотала больше всех. Пыталась научить нас словам «личное пространство». Уверяла, что оно нам нужно, это пространство, что мы тоскуем, потому что этого пространства нет. Хорошо, что нас понимает Вадим: он убедил её оставить нас в покое.

Противоестественно засыпать одному, просыпаться одному. Я знаю, каково это: из меня пытались выбить какие-то сведения, меня пытали: нас с Элгрэ заперли порознь. Один, отгороженный от всего мира стенами. Быстро чувствуешь, что сходишь с ума. На Земле так наказывают преступников.

Позволение покончить с собой — светлейшее милосердие по сравнению с этой жуткой пыткой. Смягчённый аналог пытки у людей называется «личным пространством» и считается комфортом. Вдобавок женщины почему-то должны жить отдельно.

Но мы остаёмся одни, ищем одиночества, только когда намерены умереть. Живём мы с родичами. Люди это поздно поняли.

Зато когда поняли, перестали нас делить.

Тогда мы убрали человеческие подстилки на подпорках, повесили гамаки, а для тех, кто их не любит, разложили спальные мешки. И расположились, как на пляже.

Как дома.

Мой брат Элгрэ — на расстоянии вытянутой руки от меня. Я слышу его дыхание. Я слышу спящих родичей.

Если бы слышал и спящих детей — мне не снились бы кошмары почти каждую ночь.

— Отвратительная жара, — говорит Элгрэ. — Я липкий, как снулая рыбина.

— Снова плохо с ресурсами, — говорю я. — Кондиционеры еле живые: сюда не хотят прислать новые. Мы ведь скоро улетим, так к чему тащить на несколько дней новую технику.

Элгрэ потягивается, выдыхает мечтательно:

— Океан, Океан… Как хочется выкупаться, командир! Пойдем в бассейн? Будем чувствовать себя живыми и чистыми до рассвета!

— У людей