А-Смиг нехотя кивнул. Ну уж коника-то я вправе у него реквизировать именем Ордена…Обычно таким правом в своих мелких корыстных интересах не пользуются, за такое из Ордена вышибают, но меня-то уже вышибли, а честность среди моих достоинств никогда не числилась, так что черта лысого я ему коня верну.
— Я ее забираю, — величественно информировал я, словно делая одолжение. Тем временем светлобородый снял с мертвеца знак:
— Ты едешь в Столицу, барон? Тебе придется отвезти эту вещь.
Тот сразу вскинулся:
— А по какому праву ты мне приказываешь?
— По праву Чародея, — отрезал я. — Это — на благо Ордена и короны.
Светлобородый важно кивнул, еле заметно подмигнул мне и продолжил инструктаж:
— Ты слышал о Сером Братстве, барон?
Тот настолько посерел, что все стало ясно:
— А сами вы никак не можете этого сделать? — как обычно…При любой опасности, связанной с чем-то из области Силы любой местный смельчак не из Чародеев стремится забраться в кусты поглубже.
Светлобородый покачал головой:
— Нам предстоит сейчас драться, и это еще неизветсно чем кончится. А ты заверни эту вещь в тряпицу и вообще избегай к ней прикасаться, по пути старайся не ночевать под открытым небом, особенно избегай ночевок в лесу, и не езди ночью. А в Столице придешь в Главную Цитадель, отдашь эту вещь Верховному Магистру, и только ему, и скажешь: "Серые вышли из-за моря, они на Пограничном". Награда не замедлит.
Барон угрюмо кивнул. Перспектива тащиться через всю Империю с подозрительной колдовской штуковиной в багаже ему никак не нравилась, но с Орденом не поспоришь…Он повернулся на каблуках и рявкнул:
— Коня Чародею! — а потом снова ко мне:
— Удачи тебе, Марко Книжник.
— И тебе удачи.
— Ну что, пошли? — светлобородый похрустывал от нетерпения пальцами. Мы выкатились из трактира и направились к конюшне.
— Кстати, ты нас не представил, — напомнил я Ардаху. Светлобородый ухмыльнулся:
— Я в виде исключения своим настоящим именем пользуюсь. Герман.
— А я здесь называюсь, как ты знаешь, Мик Меченосец. Как водичка?
— Прикрытие вышло великолепное. Ладно, други, поторопимся, погоня уже идет на скоростях, надо свалить отсюда подальше.
— Куда? — поинтересовался я, затягивая подпругу. Мне достался все тот же коренастый степной конек. Герман нетерпеливо дернул плечом:
— Куда угодно, лишь бы на открытое место. В лесу они нас как захотят, так и сделают.
— Бегущей воды не боятся? — кратко осведомился Ардах, уже поставивший ногу в стремя.
— Кто боится, тех в передовую дюжину не посылают. Да не копайтесь вы! Они уже близко!
Я вспрыгнул в седло. А поливает-то до сих пор капитально, уже и плащ промок. Да и вообще холодновато. Ничего, сейчас, похоже, будет жарко.
Скачка была короткая и яростная. Я не сразу заметил, что дождь кончился — летел, привстав в седле и подставив лицо сырому ветру. Да, погоня-то уже на хвосте…Пока ничего конкретного, но все то же чувство — цепкий взгляд на спине. И еще могу сказать, что они ближе, чем хотелось бы.
Ардах неплохо знал эти места — нас вел именно он. Наконец он осадил коня. Так, похоже, берег какой-то реки или речушки — откуда-то ползет туман, даже журчание слышно. И из мутно-серого тумана вырастают темными мохнатыми силуэтами две сосны.
— Дело, — одобрил Герман. — Огня они не любят. Жалко деревья, но если что — придется их запалить.
Мы спешились, отвели лошадей подальше от поля предстоящей свалки — еще для полного счастья не хватало пешими остаться. Герман, оставшийся у сосен, негромко бросил нам вслед:
— Факела захватите. Они в поклаже.
Я помог Ардаху свьючить тюки. Увесистые…И что-то в них по ощущению длинное и железное. Ардах распаковал один из них, я как бы невзначай наклонился над его плечом. Надо ж хоть одним глазком на эту их сверхважную поклажу взглянуть…
Вроде как ничего особенного. Мечи. Клинки тяжеловаты явно, но не намного тяжелей нормального двуручного меча. А вот рукояточки!..Сантиметров десять в диаметре, не меньше, и в длину чуть не полметра. Интересно, кому ж такие по руке? Или по лапе…Разве сто гоблину какомй-нибудь…А вот это уже спаси и сохрани, нам только гоблинов с мечами еще не хватает на этой земле! Сам я гоблинов не встречал, но по описанию — те еще зверушки, что-то вроде ископаемой гориллы ростом под три метра, живут колониями. Люди их обычно не трогают, а вот гоблины иногда людей трогают очень сильно — весной, например. То ли гон у них, то ли что-то еще, но тогда им навстречу лучше не попадаться — все на своем пути сносят, да еще и Сила у них, по слухам, та же, что питает нежить.
Об этом я раздумывал, возвращаясь под сосны. А в общем-то сейчас не до этого. Допустим, мечом я и одной рукой смогу орудовать — левая сейчас для подобных упражнений не пригодна, спасибо, хоть не кровит. Ладно, факел я в ней удержу, и то хорошо.
А Герман нервничает, его длинная фигура маячит на фоне темного выцветшего неба, шаг — циркулем, три туда — три обратно. Лица его разглядеть не могу, но знаю, что рот его сжат в прямую линию, а на лбу — вертикальная складка. Вот как, оказывается, я с ним неплохо знаком, а так же встречались мы с ним в кризисных ситуациях…
Внезапно он повернулся к нам, как на вертеле, и сообщил:
— Главное — до рассвета продержаться, при свете дня они тоже нападать не любят.
— Но могут? — решил уточнить я, в ответ оба моих спутника хором хрюкнули. Значит, могут. Эх, ввязался ж я опять на свою голову! До рассвета еще очень порядочное время. Беда с тобой, Меченосец, куда б ни пошел — везде в заваруху влетаешь, и одна другой гаже…
Мы постояли еще немного, молча кутаясь в плащи от всепроникающей сырости, потом Герман полушепотом объявил:
— Они меньше чем в полулиге. Десять штук. Четверо — при шкуре.
Значит, волков всего четыре, остальные люди. Почти.
Ардах с присвистом сплюнул и шумно перевел дух, я пробурчал сквозь зубы:
— Многовато на нас троих, а?
— Посмотрим, — процедил Герман, словно убеждая себя. — Это мы еще посмотрим…
Не слишком мне его тон нравится — я считаю, если уж стычки не избежать, надо к ней относиться спокойно — чему быть, того не миновать. Хотя и меня мандраж подколачивает…
— Слушай, а как ты их чуешь? Да еще с такой точностью…
— Их знак. Я его на себе, знаешь, долго протаскал.
Кажется, Ардах издал какой-то звук, но когда я повернулся к нему, он снова стал непроницаемым и спокойно стоял, расставив короткие ноги и подбрасывая на ладони секиру, словно нянчил ее — маленький, коренастый, надежный. В точности такой, каким я его помню по Берлоге.
