– Ага, и стоит недорого – всего каких-то тысячу долларов.
Петр Дмитриевич вздохнул:
– А по-другому никак. Хочешь бивень – покупай в лавке.
В палатке никого не оказалось, да и вокруг – тоже.
– Доверчивые ребята! – Андрей покачал головой. – Как всегда у неиспорченных цивилизацией народов: воровать у соседа даже в голову никому не придет.
Лишь километра через четыре они встретились с охотниками – парой суровых инуитов, правящих собачьими упряжками. Не обращая внимания на незнакомцев, аборигены промчались мимо, покрикивая на лохматых, гривастых псов.
– Что они кричат? – спросил полковник.
– Гм… – Андрей замялся, – я не силен в местном диалекте, но Юрген говорил, что вожаки упряжек приучают собак к одному и тому же крику, для ритмики. Скорее всего, что-нибудь вроде «вперед, собака» или «давай, псина»…
– Собака?
– Ну да. У гренландских псов нет кличек. Даже у вожаков, которых, кстати, инуиты любят больше жизни. Но и они на всю жизнь остаются «просто собаками».
На месте Восьмой точки Андрей долго топтался в недоумении, сделав несколько шагов то в одну, то в другую сторону. Петр Дмитриевич напряженно следил за ним. Неожиданно Андрей замер на месте, закрыл глаза и долго стоял без движения.
А над головой играло и переливалось всеми цветами полярное сияние. По-местному – «Орора бореалис». Юрген рассказывал, что здесь его можно наблюдать практически круглый год.
Величественная небесная картина то затухала, рассыпавшись по всему горизонту мириадами серебристых искр, то снова набирала силу. И тогда ряды ниспадающих откуда-то из стратосферы бирюзово-синих полос сменялись фиолетовыми волнами, россыпью холодных огненных вспышек. Красиво, необычно, завораживающе.
И все это – в абсолютной тишине, без единого звука. Разве что на самой грани слышимости можно с трудом уловить тихий-тихий шелест.
– Вот это да! – восхищенно пробормотал один из офицеров. – Никогда такого не видел, даже на Чукотке. И не в дикий мороз, как там, а при теплой погоде. Сколько сейчас, градуса два-три точно есть?
– Озоновая дыра здесь, – вполголоса отозвался другой. Андрей его немного знал – вместе летали в Монголию. – Зато, говорят, загар в Гренландии – лучше не бывает, куда там Сочи или какой-нибудь Хургаде.
Полковник, обеспокоенный молчанием Андрея, спросил:
– Все в порядке?
Словно очнувшись от мимолетного забытья, Андрей встрепенулся, посмотрел куда-то вверх. Потом повернулся к своим спутникам и сказал:
– Поехали домой. Быстрее.
– Вы что-то нашли, Андрей?
– Да, нашел. Намного больше, чем мы могли ожидать. Нам срочно надо назад. Если кто-нибудь идет по нашим следам, то времени в запасе почти не осталось.
Больше на вопросы Андрей не отвечал, лишь твердил без остановки: «надо возвращаться».
Пока Петр Дмитриевич оформлял все документы, пока офицеры, изображавшие сотрудников турагенства, обменивались улыбками с клерками юлианехобского ландстинга, Андрей заглянул в сувенирную лавку. Ведь надо же что-то привезти девчонкам с этого холодного арктического острова.
Как оказалось ни на что, кроме зловещего вида фигурок из оленьего рога и китовой кости, денег у него не хватит. Цены на сувениры оказались просто запредельными. Фигурки же выглядели настолько недобро и отталкивающе, что купить их рука не поднималась. У каждой по всему телу скалились и строили гримасы злобные лица. Даже из тех мест, где у людей расположены несколько иные, чем лица, органы, на Андрея поглядывали отвратительные маски.
Лишь три фигурки смотрели доброжелательно, а одна и вовсе – подмигивала. Видимо, предвещала Удачу. Андрей невесело усмехнулся про себя:
«Ну-ну. Интересно, что с ними со всеми будет, когда он СКАЖЕТ. И что будет с ним там?»
– Кто это? – по-английски спросил Андрей продавца.
Из-за обрушившейся в последние годы на Гренландию лавины туристов этот язык многие коренные аборигены знали даже лучше, чем датский. Больше практики.
– Тупилак, – гордо ответил продавец. – Бог, приносящий удачу на охоте.
«Что ж, пусть будет Тупилак».
Скоропалительное и неуклюжее прощание с островной администрацией, явно оставило бюргеров в недоумении. Андрею было все равно. Главное – они успели. Теперь он единственный, кто побывал во всех восьми точках.
И потому знает, наконец, всю правду.
Лишь на борту лайнера «Рейкьявик-Москва» в ответ на очередную попытку полковника разговорить его, Андрей спокойно произнес:
– Есть Девятая точка.
Петр Дмитриевич резко повернулся, чуть не опрокинув поднос с «воздушным» обедом. Цепко ухватив Андрея за руку, полковник переспросил:
– Что?
– Есть еще одна точка. Я это почувствовал совершенно отчетливо, словно кто-то подсказал мне. Не знаю, как точнее объяснить… меня туда тянет, – просто сказал Андрей, неуверенно улыбаясь. – Там что-то очень важное. Похоже, это последняя точка. Самая главная.
Полковник долго смотрел в глаза Андрею, не выдержал взгляда, отвернулся, и внезапно севшим голосом спросил:
– Вы знаете, где эта точка?
– Да, – ответил Андрей спокойно. – Знаю.
– Не надо вслух!
Андрей кивнул, взял с обеденного подноса чистую салфетку, начал быстро писать:
«Девятая точка на Луне», – и словно не замечая изумленного восклицания Петра Дмитриевича, добавил внизу еще пару строчек:
«Дневная сторона, южный край Моря Дождей. Семь километров от кратера Тимохарис».
Вслух он сказал:
– Могу показать на карте.
Петр Дмитриевич осторожно, словно это было письмо с вирусом сибирской язвы, сложил салфетку, сунул в карман.
– Вы уверены?
– Нет, – сказал Андрей тихо. – Я не уверен. Я знаю.
Дома его ждали.
Андрей прямо с порога словно нырнул в уютное домашнее тепло, настоящее, можно сказать, с большой буквы. Опять был пир горой, восторженное разглядывание гренландских сувениров, поцелуи… Правда, почему – «опять»? Есть в этом слове что-то обыденное, намекающее на приевшееся уже повторение, а Андрей надеялся, что такая радостная суматоха не надоест ему никогда. Искренние и непосредственные в силу возраста девчонки не скрывали своих чувств, что было необычно и приятно.
Впрочем, то же самое в свое время он думал и про Маринку, и про Ингу. Все меняется.
Наверное, каждый имеет право на маленькое, личное счастье. Даже Супервезунчик.
Рассеяно слушая веселую болтовню подруг об Академии, о первых лекциях, одногруппниках и «преподах», беззлобно огрызаясь на Юлькины подколки, Андрей вспоминал последние слова Петра Дмитриевича. Полковник молчал всю дорогу до Москвы, молчал в машине, и лишь у самого подъезда словно бы очнулся от раздумий. Пожал на прощанье руку Андрею и, прежде чем тот успел открыть дверь, сказал:
