Зато когда народу стало много, вооруженные конвоиры, возникшие по бокам, довольно-таки раздражали. Пестель спросил Ростика:
– Ты не знаешь, зачем они устроили этот маскарад? Не могли призывников вызвать повесткой? Опасаются массового дезертирства в необжитые окружающие просторы? Нам ведь через пару часов, наверное, оружие вручат? Не опасаются, что мы его не по назначению используем?
Тогда Ростик высказался в том смысле, что повестки скорее всего уже не на чем печатать. Это подействовало, но плохо. Каждый понимал, что начальники решили, так сказать, подстраховаться. То, что это было проделано в форме, оскорбительной для большинства мобилизованных, их не задевало.
Потом началась работа. Поступил приказ окапываться по периметру, тянуть колючую проволоку, строить эшелонированную оборону, выставлять заслоны, разбивать сам город на сектора и квадраты, патрулировать, выставлять посты и наблюдательные пикеты, возводить на передовой долговременные огневые точки и организовывать коммуникации… Это был какой-то ад, люди ели урывками, работали по нескольку суток без сна, не понимая того, что они делают, часто даже не умываясь по нескольку дней, потому что вода стала редкостью. Все колодцы к утру второго дня пребывания Боловска в новом положении были взяты под охрану, а на воду ввели карточки.
Потом стало доподлинно известно, что биостанция при зверосовхозе, который стоял дальше всех прочих в единственном близком лесу, была уничтожена полностью. Люди погибли каким-то чудовищным образом, и много оборудования пропало. На Пестеля это произвело тяжелое впечатление. Они уже получили оружие и даже привыкли для сна прикладываться к стенке окопа, не выпуская автомат из рук. Когда Ростик спросил его, знал ли он тех, кого называли в числе убитых, он ответил:
– Если бы ночью не пришли, я бы к утру сам туда поехал. Хотел сверить результаты, попросить кое-что для препарирования… Помнишь, я нес коробку с живностью?
Ростик помнил. Он вообще жизнь до Переноса – так теперь называлось все происшедшее утром второго июня – вспоминал редко и как-то слабо. Помнил только отца, его руки, глаза, улыбку… А то, что произошло после второго июня, ему представлялось в деталях, сочно и выпукло. И хотя от недосыпания в голове установился какой-то постоянный гул, хотя от недоедания и усталости подгибались ноги и дрожали руки, хотя после сна одеревеневшее тело подолгу не могло двигаться без напряжения – он понимал происходящее тут, под этим солнцем, гораздо лучше, словно его сознание подходило для этого места куда лучше, чем на Земле.
Пока строили линию обороны, никого за пределами периметра видно не было, кроме, разумеется, рабочих ближайшего совхоза. Те повели себя странно. Они решили, что как бы то ни было, война там или нет, а нужно косить траву, следить, чтобы на полях наливалось зерно, и что следовало бы испытать на предмет всхожести ту почву, которую по понятной аналогии стали называть красноземом.
Самых рьяных на время арестовывали, но на остальных это не действовало, они так же выезжали работать, как и на Земле. Но вдруг весь этот энтузиазм кончился – стало известно, что бензина и солярки для уборочной все равно не будет. Заговорили, что топливо теперь используется только для насосов, качающих откуда-то воду. И горожанам это было понятно. В районах новостроек, где не было никаких колодцев, а жило более полста тысяч человек, без воды за неделю вспыхнула бы настоящая эпидемия.
По дислокации, которая сложилась как бы сама собой, ребята с Октябрьской и соседних улиц оказались на хуторе Бобыри. Направление считалось трудным, тут в самом деле раньше других пришлось стрелять. Командиром стал лейтенант Достальский, тот самый, кого Ростик встретил у колодца в первый день. Так уж получилось, что им сначала попробовали затыкать все дырки разом, но потом решили, что лучше будет держать его в Бобырях.
К тому же тут подъездные рельсы с вагоноремонтного завода уходили практически в степь, метров на семьдесят за колючую проволоку. И именно сюда все время кто-то шастал. Сначала это были какие-то зверушки, похожие на кабанов с жесткой щетиной на низких загривках, потом вдруг появились светло-зеленые богомолы под два метра, с крохотными головками, мощными лезвиями на трехсуставчатых лапищах и четырьмя маленькими ручками, растущими прямо из брюха, которыми они могли делать тонкую работу. Эти прогнали кабанов и принялись за дело сами.
Никто толком и разбираться не стал, чего хотели насекомые, потому что сразу пришел приказ бить на поражение, словно люди действительно находились тут на фронте, словно эти богомолы были врагами, словно весь мир за колючкой был враждебен городу.
Патронов расходовали – море. Три или четыре раза приезжали инспекторы, но, посмотрев, как тут воюют, отбывали, чувствуя себя подлинными героями. После инспекций подвозили новые боеприпасы.
На их направлении этим заведовал Квадратный. Часто он сам и привозил патронные ящики на телеге. Под предлогом, что нужно дать роздых лошади, он ходил по окопам, осматривался. Парнем он оказался довольно разговорчивым.
В конце июня к ним пришел Антон. Он ушел из газеты и попросился на самый горячий участок. Теперь Ростик, Ким, Пестель и он держались вместе. Сообща ели, стояли на постах, ходили в патрули, работали в нарядах, даже спали, согревая друг друга. Оказалось, что думают они тоже почти одинаково. Хотя лучше всего по этой части получалось, конечно, у Пестеля.
Лейтенант Достальский тоже выделил этих ребят из общей массы. Сначала он придирался к ним, полагая, что это компания обычных «сынков». Но когда выяснилось, что ребята справляются с делом лучше других, размяк и все чаще стал появляться по вечерам у костерка в «их» окопчике.
В темноте активность богомолов спадала, стрельба становилась редкой. Устанавливалась относительная тишина и покой, которые каждый использовал как мог. Можно было даже домой сбегать, но Достальский предупредил, что самоволки посчитает дезертирством, а это были уже не игрушки.
Как-то в начале июля, когда они пережевывали первый за два дня горячий ужин – давленая картошка с огурцами и тушенкой, – появился лейтенант. Он уселся на краю окопчика, посмотрел в сторону степи и внезапно спросил:
– Интересно, что им нужно? Они толком даже не атакуют… Если бы не приказ, я бы вообще не стрелял.
Пестель, которому, несмотря на худобу, всегда хотелось есть, вытер свой котелок корочкой хлеба, сунул ее в рот и промямлил:
– Они пытаются украсть рельсы.
Достальский недоверчиво хмыкнул.
– Зачем им рельсы?
– Не знаю. Но за последнюю неделю они сообразили, что в открытую им этого не сделать, и стали рыть подкоп.
