— Кто ты?
Я ошарашенно уставился на него. Не то чтобы не предполагал подобного развития событий, но сюрприз, как всегда, подкрался незаметно.
— Ну, человек. — Ничего умнее в голову не пришло.
— Да уж вижу, что не обезьяна, — хмыкнул Виктор. За пределами «зала», роль которого выполняла лесная поляна, у нас установились отношения двух взрослых людей. Не слишком любопытных и терпимых к слабостям друг друга.
— Ну, возможно, человек не вашего круга, — я попытался у уйти от ответа, — а что, слишком заметно?
— В том-то и дело, что ты как бы вне круга. Делаешь всё правильно, но с какой-то отрешенностью, словно тебе скучно. Да и глаза твои иногда пугают. Я ведь людей чувствую… ас ты или новичок, достойный противник или слабак. Настройся на волну неприятеля, и тогда будешь знать, куда он будет бить, до замаха. Даже удар, который пропустишь, чувствуешь. Нет, есть в тебе неправильность, но ты не говори. Если не разведет судьба — сам догадаюсь, а нет так нет. Но мастер ты другой школы. Вернее, можешь им стать.
Я и в самом деле частенько «уходил», пытаясь улучшить, исправить. Ничего не попишешь, шила в мешке не утаишь.
— Всё в руках Божьих, а что касаемо новых свойств, то кто знает, где предел неведомому? — Отец Алексий смачно прихлебывал из кружки неизменный чай. — Бог един, а воплощений у него множество. А что есть человек, как не отражение его, по образу и подобию. Какое воплощение отразится, в каком осколке зеркала? Того нам знать не дано.
Ничего не скажешь, называться отражением воплощения самого Бога было приятно. Значительно было, знаете ли. Да и груз ответственности, в случае чего, уменьшался вдвое. Таки прав был Маркс в своем изречении, так беспардонно перевранном коммуняками: «Религия — опиум для народа, она облегчает его страдания». Облегчает, и еще как. Во все времена духовник играл роль психотерапевта. Чье место на семьдесят лет попытался занять оперуполномоченный. Операм-то исповедовались, может, и больше, но вот легче не становилось. А тут вот ничего особенного, сидим, чай пьем, временами даже забываешь, что перед тобой лицо духовное. А чувство — будто гора с плеч свалилась. Я и не рассказал-то ничего конкретного, а собеседник с присущим ему тактом не лез в жопу без мыла. Но понял, ободрил, посоветовал.
Как уже упоминал, шла третья неделя нашего с Инной подполья. Настоятель подыскал нам жилье в близлежащей деревушке. Любопытства мы не вызывали — так, молодая пара на отдыхе. Да и народу-то — две-три старушки, божьих одуванчика. В Москву Инна не рвалась, ведь для нее муж с сестрой были мертвы. Я не спешил разочаровывать и ждал продолжения банкета, а в том, что оно последует, не сомневался. Девушка капризничала, но я, измотанный тренировками, не обращал на это внимания. Да и на нее, если честно, тоже. Всё это, вкупе с ореолом таинственности, заставляло Инну бросаться на стены, и пора было дать ей выпустить пар. Над нами властвуют стереотипы, а потому ничего оригинальнее казино я предложить не мог. Так сказать, игра ферзем на своем поле.
Негромко играла музыка, машину тихонько покачивало, а за окном мелькали подмосковные березки. Мы ехали развлекаться. Инна, притихшая и возбужденная одновременно, сидела рядом и изредка косила глазом. Девушку разбирало любопытство. Еще бы, после трех недель «Синяя Борода» снизошел наконец-то и заметил, дурак несчастный, что рядом с ним женщина. Виноват, каюсь, но эгоизм не способствует развитию джентльменских качеств. А она была для меня больше фигуранткой, нежели женщиной. Стоило же мне взглянуть на нее глазами мужчины, как сразу вспоминалось про замужество. А для меня замужние женщины всегда были — табу. К тому же наличие моего невольного гостя в коридоре заметно охлаждало и так не слишком жаркий пыл.
Но наступал чудесный октябрьский вечер, мы ехали кутить, и настрой был благодушным.
— Чем вы занимаетесь, Юрий?
— Живу, а на досуге спасаю случайных знакомых.
— Так это хобби или всё-таки профессия? — Я хмыкнул.
— Но я же ничего про вас не знаю. Кто вы, чем зарабатываете на жизнь, и вообще, может, вы сообщник этих…
— Не так давно я был мелким клерком, а потом получил наследство.
— Много? — живо спросила она.
— Боюсь, что не унесу.
— И всё вы врете, — она лукаво улыбнулась, — дешевые шмотки, машина эта подержанная, у вас вон даже сотового нет.
Меня впервые препарировали подобным образом, и я немножко обиделся.
— Да ладно, не будьте букой, — она ласково погладила меня по щеке, — я совсем не то имела в виду. Вы очень даже милый.
Такая грубая лесть невольно вызвала улыбку, а проказница расхохоталась.
— Вы вспоминаете Раю? — внезапно спросила она.
Я нахмурился. Откровенно врать не хотелось, и я совершенно не готов был к такому повороту.
— Но мне же совершенно нечего надеть. — Я облегченно перевел дыхание.
— Я не шутил по поводу наследства.
— Я девушка бедная, но гордая, а мама учила ничего не брать у незнакомых дядей.
Это было уже слишком.
— Ты выпила столько моей крови, что я тебе почти родной. — Беседа сворачивала в привычное русло, и я приободрился, снова почувствовав себя в своей тарелке.
Так, коротая время за милой беседой, подъехали к моему дому. На антресолях в коробке из-под обуви хранилась заначка на черный день, что-то около пяти тысяч. Маловато, конечно, чтобы сделать из Золушки принцессу, но за порог нас пустят. Со мной проблем не возникло, так как я понатыкал по два-три комплекта «спецодежды» по всем местам обитания, включая офис и коридор. Надо сказать, что к костюмам и всяким там смокингам я относился как к робе в буквальном смысле слова.
— Как тебе это, милый? — Испытывая мое терпение, Инна перебиралась из бутика в бутик уже второй час.
Я скорчил страдательную гримасу, и она расхохоталась. Я стоял, увешанный свертками и сверточками, нагруженный какими-то коробками. Утешало, что третья, и последняя, тысяча долларов подходила к концу, что ознаменовало финиш моих мучений. Но всё рано или поздно заканчивается, и мы направились на снятую недавно квартиру. Стараясь быть джентльменом, я пропустил даму в душ первой, а сам принялся варить кофе. Не знаю, кому как, а мне для удовольствия всегда требовалось сил больше, чем для самой тяжелой работы. Минут пятнадцать спустя она вышла из ванной, вся укутанная в мой махровый халат и с чалмой из полотенца на голове. Посмотрела этак таинственно и, сказав противным голосом «Без стука не входить», скрылась в спальне. Ох, ох, больно надо — это я, конечно, про себя, — и пошел в душ.
Таинство продолжалось уже минут сорок. Я успел помыться, одеться, выпить кофе, а из-за двери спальни — ни гугу, то есть, конечно, звуки доносились, и очень даже членораздельные: раздавалось пение, зачем-то двигалась мебель, но и всё.
