18
Бунгало не было. Пальм тоже. Ей снилась непроглядная, пугающая тьма. И среди этой тьмы жили странные звуки. Что-то клацало, скрежетало. Живое смешивалось с неживым…
Захотелось убежать, но у нее вдруг не оказалось тела. Паника, зародившаяся внутри самой сути ее, захлестнула холодной обжигающей волной, затмила все прочие чувства. Хотелось крикнуть, но не было ни горла, ни легких – ничего, чем могла бы издать хоть какой-то звук. Был только ужас, панический, всесжирающий. Она была этим ужасом, этой паникой, этим невырвавшимся криком.
С треском разрывая тьму, ударил луч яркого света. Пронзил насквозь, насадил ее словно на вертел.
Захотелось проснуться… и Эл проснулась.
Кругом была ночь, но свет продолжал бить в глаза. Она сощурилась, пытаясь защититься, отвернуться, но яркий луч не отпускал.
– Руки вверх, – голос, что донесся от источника света, был женский, и Эл заметно успокоилась.
Руки тем не менее поднимать не торопилась, наоборот потихонечку, стараясь сделать это незаметно, потянулась к бардачку.
– Руки кверху! – на этот раз слова прозвучали более резко. – Ну! Или стреляю.
Думая о пистолете, Эл медленно подняла руки.
– Во-от, – голос снова смягчился. – И не дергайся, а то познакомишься с господом богом прежде времени.
Свет погас. Перед глазами заплясали, зароились черные и белые пятна. Щелкнула открываемая дверца. На переднее сиденье плюхнулась стройная женщина с челкой до самых глаз и длинными каштановыми волосами, собранными сзади в хвост. На плече женщины болтался автомат, который она придерживала правой рукой. Указательный палец лежал на спусковом крючке, и Эл решила не спорить с ночной гостьей.
Та, в свою очередь, вела себя совершенно бесцеремонно. Спокойно залезла в бардачок, выудила оттуда легким движением пистолет.
– Опа! Незаконное хранение и ношение оружия, – с легкой издевкой, будто поймала на месте преступления, заметила дама с автоматом. – Придется прокатиться со мной. А ты чего молчишь? Немая, что ли?
– Нет, просто под дулом автомата красноречие теряется, – как можно более ядовито ответила Эл.
– О! Говорящая. Надо же, – яд в голосе Эл она вроде и не заметила. А может, заметила, да оставила без внимания. – Заводись, поехали.
Эл послушно повернула ключ и нажала педаль газа. С газом, впрочем, переборщила, машина взревела громко и дико. Барышня с автоматом улыбнулась:
– Нервничаешь? Не переживай, за незаконное хранение тебе не много дадут. И тюрьма у нас хорошая. С отдельными камерами.
Эл включила передачу. Спросила, не обратив внимания на то, что говорит незнакомка.
– Куда мы едем?
– Как куда? К гаранту.
– Гаранту чего?
– Конституции. На этой земле Россия Правовая. Здесь живут по конституции. И гарантом ее, так как президент отрекся, является Юлия Владимировна. Неужто не слыхала?
Грунтовка закончилась, начался хоть плохонький, но асфальт, и Эл прибавила скорости.
– А-а-а-а, сумасшедшая баба? Как же, как же. Слышала.
– Поаккуратнее, – насупилась автоматчица. – Юлия Владимировна – это тебе не твой Анри. И не Григорянц. Это плебс может жить по закону джунглей, а граждане Правовой России живут по совести.
– По какой еще совести? – фыркнула Эл. – Сама же сказала, по конституции. А сейчас что воровской закон, что постконституция, все одно – беспредел. А с чего взяла, что я от Анри?
– А от кого? Сама посуди: смазливая девица, не иначе проститутка. Посреди ночи с пистолетом в машине. В глухом лесу. Чего, спрашивается, забыла? Не иначе драпает от кого-то. Беглая проститутка здесь? Откуда ей взяться? Не иначе со стороны Григорянца, больше, все одно, здесь никто девками не торгует. А у Григорянца этим делом занят Анри. Ну и потом, Анри со своими мордоворотами вчера неподалеку останавливался, девку беглую искал на «фольксвагене».
– Откуда знаешь? – не сдержалась Эл.
– Агентурные данные. Тебя как звать?
– Маша, – не задумываясь отозвалась та.
– Ежедневно ваша, проститутка Маша, – усмехнулась автоматчица. – Врешь. Никакая ты не Маша. Ну да там разберемся. Сейчас тормози… и налево. Ага. И прямо.
Машина вышла на шоссе и покатилась совсем в другую сторону. Оставив за спиной не только сутенера и бандюков, но и Славу, к которому она так хотела вернуться. Единственное, что осталось не только позади, но и маячило впереди, были, кажется, неприятности.
Как ни старался, а дверь предательски заскрипела. Сутенер, что мирно похрапывал в старом проваленном кресле, тут же подскочил, словно ужаленный. Секунду выглядел растерянным, потом успокоился, увидав Славу.
– А, это ты. Дядька, ты куда собрался?
– Вперед по дороге, – хмуро отозвался Вячеслав.
– Напрасно. Ты мне нужен здесь, – сутенер говорил легко, даже с усмешкой, но что скрывалось за этой усмешкой, Слава определять пока не научился.
– Это твои трудности. Мне нужна моя машина, мой пистолет и… – он запнулся. Говорить о цели своего путешествия не хотелось, объяснять что-то тем более.
Сутенер, однако, понял запинку по-своему.
– Эта «и», а точнее сказать, «э», нужна мне не меньше, чем тебе. И я собираюсь ждать ее здесь.
– Жди, – Слава пожал плечами. – Я тебе не мешаю.
Анри напрягся, став похожим на перетянутую гитарную струну. Казалось, тронь пальцем – лопнет. Пальцы его до белизны сжались на подлокотниках. На лице промелькнула череда эмоций. Сутенер резко поднялся.
– Хорошо. Как скажешь, – сказал уже спокойно. – Едем, – и, повернувшись к двери, гаркнул. – Борик!
Вячеслав обернуться не успел, как в дверях нарисовался один из бритоголовых мордоворотов. Молча встал, подперев широкой спиной стену.
– Борик, бери ребят и возвращайтесь. Скажешь Григорянцу, что я скоро буду. Оставь мой джип, и поезжайте.
– А ты? – не понял Борик.
– А мы с господином беспредельщиком немного прокатимся. У нас еще дела есть общие. Все, катись, дядька.
Слава смотрел на Анри непонимающе. Не привык к тому, что кто-то за него строит планы. А тут их не только строили, тут за него принимали решения. Причем быстро, не задумываясь. И тут же приводили в исполнение.
Борик молча кивнул, постоял секунду возле двери, будто ждал чего-то, и вышел. Анри проводил бритоголового взглядом, поднялся с кресла. На Вячеслава теперь смотрел как-то по иному. В глазах блестели задорные искорки.
– Поедем на моем джипе. Хорошая машинка. Не хуже твоей «народной телеги».
Слава смотрел на оживившегося сутенера с сомнением. Перемены в поведении и настроении Анри озадачивали. Хотя… поведение вроде в духе француза. На этой мысли Слава споткнулся. С чего это назвал сутенера французом? Какой из него француз? За этими размышлениями не заметил, как ляпнул вслух:
