— И потом, присутствие собаки положительным образом влияет на команду, — гнул свое старший помощник.
— Мне лучше знать, что и как влияет на команду! — упрямился капитан.
Старик в конце концов смирился. Лишь поворчал, что «когда не спят собаки — спят впередсмотрящие и сигнальщики, а сие означает форменный бардак-с в вопросах службы. Значит, старпом — не тянет, вахта — спит, а капитана, допустившего это непотребство, пора на свалку». Выговорившись и растерев ноющую поясницу, он поставил непременное условие: «Пес не должен появляться в жилых помещениях и писать в коридорах, но если с этого... Сэра Тоби? придется спрашивать службу, как с матроса, извольте поставить пса на довольствие и обеспечьте уход...»
Наконец появились признаки скорого выхода в море.
Матросы «Абердина» торопились закончить работу. На причале их толклось не менее полусотни. Скребки и стальные щетки обгладывали ржавчину до девственного металла, но кисти тут же прятали праздничный шик-блеск под каменноугольную смолу. Окраской цепей командовал знакомый матрос с бабочкой на щеке. К нему и обратился Арлекин, когда понадобилось немного черни для судовых нужд. Матрос нацедил краски. Возвращая кандейку, спросил о собаке и остался доволен ответом. Пес пристроен, накормлен, что ж еще надобно? Сэнк’ю, мистер чиф-мейт!
— Пойдете под нашей охраной, сэр, — бабочка сморщилась и собрала крылышки; голова на кадыкастой шее качнулась в сторону орудий крейсера, — в обиду не дадим. Британцы, сэр, любят собак, но иногда, — он усмехнулся, — не забывают и друзей.
— Ол райт, камрад, — подыграл русский старпом, — мы тоже любим тех и других. Заходите в Мурманске — угостим от души, по-русски.
— Мы — крейсерское прикрытие и вряд ли пойдем дальше Медвежьего, где караван примут русские эсминцы.
— Ну что ж, спасибо вам, англичанам, и за это!
— Я — шотландец, сэр, — возразил матрос.
— А я — русский. Владимир. — И протянул руку. — Рад был познакомиться с вами.
Матрос растерянно глянул на него — офицера! — но все-таки решился, ответил рукопожатием:
— Роберт Скотт... — И привычно добавил: — Сэр!
Трое суток как покинули Исландию.
«Заозерск» последним выполз из Хваль-фиорда и занял место в походном ордере. Корабли охранения рыскали, по-собачьи принюхивались к туманчику и чем-то напоминали Сэра Тоби, которому непривычная для этих широт осенняя погода доставляла, если так можно выразиться, бодрое и чуткое удовольствие. В туманной кисее было что-то нереальное. Не разобрать, кто поджидает за ней. Ясно одно — кто-то все равно ждет, но враг или друг?
Сэр Тоби равнодушно поглядывал на фрегаты и эсминцы, не подымая головы с мосластых лап. Зато моряки «Заозерска» смотрели на корабли конвоя уважительно, с одобрением прислушиваясь к гулу их турбин. Реальная боевая мощь внушала веру в благополучный прорыв: все надежды возлагались на огневой заслон эскорта. Хоть и появились на средней надстройке танкера пулеметные установки на турелях, хоть и укрепили в Акурейри фундамент «сорокапятки», но... пушка все равно — пукалка, по самолетам из нее не шибко бабахнешь, а пулеметные установки, скорее, для самоуспокоения. Так считали. И зря.
На пятые сутки, когда из бликучей кисеи, слегка голубевшей в зените, выскочили «юнкерсы», Сэр Тоби первым облаял грохочущих ящеров. Откликнулась «сорокапятка». Ударила, не поспевая за пулеметами, зазвенела дымящимися гильзами, и... ящеры с черными крестами начали забирать вправо. На развороте их перехватил подоспевший фрегат «Черуэлл» и «эрликонами» зажег одну из машин. Остальные волной прокатились в стороне и принялись клевать ядро каравана.
«Заозерск» сбавил ход и чуть-чуть, самую малость, подотстал, готовый, впрочем, в любой миг рвануться вперед. Так и пришлось сделать, когда «юнкерсы» решили долбануть его на отходе. Отогнали пулеметами. Своими и фрегата, который все время держался в хвосте ордера.
В общем, пока везло. Пилоты, уверенные, что в любой момент успеют зажечь из одинокого танкеришки факел, не слишком настырничали вначале, а после не успевали. К тому же их соблазняли крупные суда.
Дымы над караваном почти не сносило. Они поднимались столбами, подпирая вздрагивающие колбасы аэростатов — заграждения. Наверху расплывались грязные шлейфы; в гуще сухогрузов взрывы и пламя рождали мощные завихрения, которые разбрасывали над морем густую копоть, скрывающую очертания судов.
Однажды «Заозерск» едва не врезался в задранную корму «Тайдрича». Топки парохода еще не погасли, котлы давали пар. Винт исступленно вращался, работал вразнос. «Заозерск» успел отработать задним, когда палубу «Тайдрича» вышибло взрывом. Корпус встал торчком и в какие-то секунды скрылся под водой, швырнув в небо свистящий мутный гейзер. Он тут же опал, воронка всосала клочья пены и выбросила новые, а с ними — расщепленные доски, мусор и несколько трупов, которые терлись головами, будто уговариваясь о чем-то...
Владимир смотрел на них, стиснув зубы.
«Развеется смрад, рассеется дым, исчезнет за горизонтом поредевший караван, и очухаются от грохота чайки, — очухаются и, может быть, присядут на обломки, если не испугаются пристально-неподвижных взглядов. Испугаются — будут с негодующими криками метаться над мертвыми... Так сколько же прибавится над Атлантикой матросских душ? Иваны и Джоны нашли в море вечный покой. Общий. Но куда больше лежит Иванов по степям и лесам, в полях и болотах. Дважды умирают Иваны: за Россию и за тебя, Европа. Ну, ничего, за нами не заржавеет, Адесса-мама, синий океан!..»
...Караван редел.
Появились подлодки. Суда выкатывались из ордера, потеряв ход. Порой сталкивались. Если могли — расползались, не могли — чадили рядом, чтобы вдруг заняться пламенем и разом опрокинуться в океанскую бездну. Сопротивлялись в судорожном крене — грузовики и тракторы рвали крепления и прыгали с палуб, точно огромные зеленые жабы. Корабли эскорта снимали людей и орудийными выстрелами добивали те же упрямые суда, которые не хотели тонуть и вопреки всему держались на плаву. Коммодор Маскем спешил, коммодор торопился, и что ему было до грузов, так необходимых России!
Владимир мрачно разглядывал флагманский крейсер, который пропускал караван мимо себя. Даже в суматохе боя, в скоротечной горячке налета, англичане сторонились танкера: достаточно одного прямого попадания в «Заозерск», и судно выплеснет огненный смерч, зацепит неосторожного жаркими языками. Впрочем, сейчас, после боя, эсминцам и фрегатам угрожало другое. Они искали субмарины. Но глубины молчали. Возможно, лодки ушли, а может быть, сменили позицию. Корветы и фрегаты эскорта сбивали расползшееся стадо в походный ордер. Вскоре караван перестроился и лег на курс.
