Владимир мрачно разглядывал флагманский крейсер, который пропускал караван мимо себя. Даже в суматохе боя, в скоротечной горячке налета, англичане сторонились танкера: достаточно одного прямого попадания в «Заозерск», и судно выплеснет огненный смерч, зацепит неосторожного жаркими языками. Впрочем, сейчас, после боя, эсминцам и фрегатам угрожало другое. Они искали субмарины. Но глубины молчали. Возможно, лодки ушли, а может быть, сменили позицию. Корветы и фрегаты эскорта сбивали расползшееся стадо в походный ордер. Вскоре караван перестроился и лег на курс.
Под кормой «Абердина» вспух белый бурун.
«Как там Роберт Скотт, однофамилец и тезка полярного героя? Сбывается твоя песенка, матрос!..»
— Вот Джонни, вот Роберт, там Чарли с «Тобрука», а вот с «Заозерска» старпом Арлекин!.. — процедил сквозь зубы и подумал: «И Красотуля не узнает, где могилка моя...»
— Нервы, старпом, нервы!.. — осунувшийся капитан шевельнул бровями и тяжело оперся о стойку обвеса.
«Услышал, старый хрыч. Ладно хоть мыслей не читает!» — беззлобно усмехнулся старпом и ошибся: старый мудрый кеп умел читать даже их.
— Мы живы — пока верим. Простая истина. А от таких куплетов — меньше шажка до безвестной могилы, помощник. Про которую поют: «И никто не узнает, где могилка моя». Помните?
Да, они живы среди металла. И... бензина, благодаря вот этому ворчуну-мухомору. Он стал как бы частью судна, повадки которого, привычки и норов знал, как свои. Старик никогда не задумывался на мостике, как не задумывается человек в минуту опасности, поступающий непроизвольно: бежит, прыгает, отскакивает, делает рывки. Капитан и судно действовали заодно: стопорили ход, своевременно отворачивали, пропуская торпеду, крутились, кидались туда и сюда, путали, обманывали пилотов, сбивали с боевого курса. Потому и жили, потому и плыли; тушили пожары, латали то и это, тужили об убитых, уносили в глубины судна раненых.
И все-таки в один из вечеров удача изменила.
...Сэр Тоби навострил уши и вдруг облаял закатный багрянец. Вовремя предупредил: пулеметчики не сплоховали — встретили трассирующими, поставили плотный заслон; а тут и пушкари отличились — влепили снаряд в растопыренный завывающий силуэт «юнкерса», который, теряя высоту и шлейфуя дымом, сквозанул мимо, но успел-таки швырнуть ту роковую фугаску.
Взрыв подбросил нос танкера, обрушил на мостик свирепый водопад, который свалил одного капитана: случайный осколок пробил горло, разорвал аорту. Мгновенная смерть, но это мгновение все переменило в судьбе Арлекина, разом взвалив на плечи еще и тяжкую ношу капитанской ответственности за все и за вся.
Одно дело — отдавать команды, молчаливо одобренные мудрым старым кепом, и совсем другое — командовать, имея в советчиках только собственную голову. Не спрячешься за опыт мастера, опыт, который неизменно предшествовал и сопутствовал удаче, а значит, вселял уверенность в подчиненных. Отныне люди должны доверяться только опыту и знаниям нового капитана. Но мог ли он дать им прежнюю уверенность, помочь обрести надежду и веру в благополучный исход рейса?
В тот первый миг не думалось ни о чем таком. Все отринул, даже мысль об убитом. Нос танкера погружался. Пришлось прервать маневр, начатый погибшим, дать задний ход и закачать балласт в кормовые топливные танки, послать на бак аварийную партию — сделать самое необходимое на первых порах.
Танкер, что называется, «сидел свиньей», почти до клюзов погрузившись в воду. К счастью, бомба рванула, как говорил боцман, чуток не тама. Боцман и старший донкерман, опытные командиры аварийных партий, быстро разобрались в обстановке. Сначала завели на пробоину кольчужный пластырь и откачали из отсека воду. Работа пошла живее. Сколь могли, срубили и выпрямили корявые заусеницы, матами сровняли края пробоины и поставили цементный ящик. Боцман расклинил его аварийными брусьями, а донкерман проверил системы и помпы. Сделали — доложили, но причину остаточного дифферента на нос объяснить не смогли.
Дифферент лишил «Заозерск» скорости и маневренности. Кто знает, как бы закончился скоротечный вечерний бой, если бы не «Черуэлл» и сухогруз «Помор» — они держались поблизости и помогали огнем орудий и пулеметов. Выкарабкался «Заозерск» из очередной передряги с новым уроном: была разбита радиорубка. Танкер онемел и оглох. В корме чадило. Оказывается, досталось и румпельному отделению. Перешли на ручное управление, но механики пообещали исправить к утру неполадки в секторе руля.
«Заозерск», как смертельно уставший человек, тащился в хвосте колонны. Наступила черная, непроглядная ночь. Такая тихая, что малейшие шорохи и всплески заставляли сигнальщиков чаще оглядываться на Сэра Тоби, чем всматриваться в тьму. Тогда решили откачать топливо, смешанное с океанской водой, и взять добротное с «Помора». Бункеровались, застопорив ход. Это позволило боцману завести с бака второй пластырь. Еще днем капитан пришел к выводу: причина дифферента — в другой пробоине. То же в районе диптанка, однако ниже первой. Донкерман, подумавши, согласился, и боцман подтвердил: «Пластырь помог». Заработали помпы. Когда танкер отошел от громадного сухогруза, он держался почти на ровном киле.
Сигнальщики доложили о приближении фрегата. Это был старый знакомый «Черуэлл».
...Тихая погода и ежеминутная опасность подстегивали коммодора: потери уже велики. Стоит каравану достичь основного района действий подлодок рейха, положение сразу ухудшится. Пока гибнет лишь «тоннаж», но если не уйти как можно скорее и как можно дальше на север, он, Маскем, не даст и медного пенса за боевые единицы эскорта. Псы Деница ринутся сворой и будут денно и нощно терзать конвой! Да, нужно как можно скорее двигаться на север. Это хотя бы в какой-то мере обезопасит от авиации: если увеличится время подлета — значит уменьшится возможность тщательно спланированной атаки. При беспорядочном, хаотичном налете перевес будет за орудиями крейсеров и фрегатов. Конечно, этот заслон не безупречен — уже потоплена большая часть «тихоходов». Ничего не поделаешь — закон войны. Зато караван может двигаться быстрее. Скорость, скорость, скорость. Вот только... Все еще тащится в хвосте упрямый русский танкер, хотя, черт возьми, у него была тысяча и одна возможность вспыхнуть заупокойной свечкой. На что надеется русская «калоша»? На чудо?
Когда «Заозерск» не вышел в эфир и перестал отвечать на вызов, коммодору привиделся в этом перст судьбы: тысяча вторая возможность отправила упрямца на дно. Что ж, караван освободился от лишнего балласта, только и всего: молчание танкера могло означать лишь гибель русского судна...
