самая «графиня»! Он ее нашел.
Он заставил себя сохранять благоразумие. Еще раз проверил номер телефона. Совпадал. Невероятно. Наконец-то!
Леттке почувствовал эрекцию, его охватило возбуждение. Жена одного из важнейших промышленников, очень крупной шишки!
Здесь нужно будет постараться.
С другой стороны: чем сложнее охота, тем больше удовлетворение, когда добыча попадется.
Это станет величайшим днем в его жизни, абсолютной эйфорией…
Леттке закрыл глаза, заставил себя сделать десять спокойных вдохов и выдохов. Спокойствие сейчас необходимо. Абсолютное хладнокровие. Она пока не у него в руках. У него все еще нет ничего против нее. И это была не та женщина, к которой он может подступиться с фиктивными утверждениями.
Спокойствие. Он почувствовал, как напряжение в его штанах ослабло. Он снова сел ровно, взял в руки лист бумаги и авторучку, записал самую важную информацию. Имя, адрес, дату рождения, девичью фамилию…
Стоп.
До замужества ее звали Цецилия Ноллер? Это имя он уже…
Где был список? Список, который ему тогда составила фройляйн Брунхильда? Все Цецилии, родившиеся в Берлине между 1913 и 1917 годами?
Конечно, тот список все еще был у него. В задней части нижнего ящика, под папкой с надписью «Открытые дела», в которой вообще не было открытых дел, там лежали вырезки из американских газет. Дрожащими руками он развернул старую распечатку, положил ее на стол перед собой. Двадцать семь имен, адресов, дат рождения. На четвертой строке снизу: «Цецилия Ноллер, родилась 2 ноября 1915 года».
Действительно. Возможна ли такая удача?
Но как он мог убедиться? Он изучал отображенную фотографию в паспорте, попытался вспомнить: тогда, днем, на чердаке, была ли она там? Трудно сказать. Очень трудно сказать.
Его взгляд упал на словосочетание «Фотография в паспорте» и указанную за ним цифру в скобках: (3). Минуточку: это означало, что в общей сложности сохранено три фотографии. Фотографии с прежних паспортов.
Он поспешно выбрал «показать». Действительно – там еще была фотография из ее удостоверения личности ребенка, и на ней он узнал ее. Однозначно.
Его сердце сразу забилось так, словно хотело выломать грудную клетку. Пространство в поле зрения замерцало красным.
Никаких сомнений. Он нашел ту самую Цецилию, которая унизила его тогда на чердаке.
35
Дрожь началась, когда Хелена вернулась в свой кабинет.
Сперва она села, сцепив руки на коленях, и порадовалась, что у нее свой собственный кабинет. Почему жизнь должна быть именно такой? Такой пошлой, такой безжалостной, такой жестокой? Почему она не может быть такой же прекрасной, как когда они вместе с Артуром? Почему казалось, что весь мир завидовал ее маленькому счастью?
Она ждала, когда выступят слезы, но их не было.
Вместо этого ей пришлось признаться себе, что ей еще повезло, – счастье в несчастье. И как же неловко было видеть на мониторе саму себя, крадущую пачку «Фроммс»!
Хелена закрыла глаза, услышала свое сбившееся дыхание, почти граничащее со всхлипыванием, почувствовала свои плечи, которые стали такими тяжелыми, словно одеревенели, и ей захотелось взять что-нибудь и швырнуть в стену…
Нельзя так долго сидеть и дрожать. В какой-то момент все утихло: и дрожь, и даже испуг.
И странно: ее как-то задело, что Леттке не потребовал от нее ничего неприличного. Это вообще правильное слово – задело? Или лучше сказать: обидело? Разочаровало? Насторожило? Неужели она настолько невзрачная, что ему ничего такого даже на ум не пришло?
Или Леттке был куда приличнее, чем казался? Может, и так, но ей с трудом в это верилось.
Он даже грязного намека не сделал, хотя в сложившейся ситуации – молодая девушка крадет презервативы из письменного стола коллеги, боже мой! – это вполне ожидаемо. А ей уже доводилось слышать, как мужчины отпускают отвратительные шуточки и по более пустячному поводу.
Она открыла глаза, огляделась, больше не могла это выносить, но все же встала и пошла в туалет, где заперлась в кабинке, обхватила голову руками и почувствовала прохладу и пустоту помещения. Просидела так некоторое время, никто не приходил, никто не мешал ей. Возможно, она даже заснула ненадолго, точно не могла сказать. Так или иначе, в какой-то момент Хелена собралась с духом и посмотрела миру в глаза. Вымыла руки, поправила прическу и вернулась в свой кабинет, где наконец приступила к запросам, которые ее ожидали, и принялась быстро их обрабатывать. Погрузиться в работу при наличии сомнений – далеко не самый худший способ со всем справиться.
* * *
Был поздний вечер. Фелькерс подсунула еще один срочный запрос от полиции для незамедлительной обработки, а хранилище данных № 163 снова бесчинствовало. Поэтому Хелена вернулась домой ровно к ужину, не успела даже освежиться и сразу же села за стол. Даже отец вернулся домой раньше нее!
– Ты все чаще возвращаешься из ведомства так поздно, – упрекнула ее мать.
На ужин не было ничего особенного – гороховая похлебка со шпиком и хлебом. «Военная кухня», как говорила Йоханна, не без напоминания, что другим еще хуже, все ведь стало ужасно дорого.
– Просто иногда очень много работы, – пожала плечами Хелена.
– Может, и так, – упорствовала мать, – но тогда это неправильный образ жизни для молодой девушки. В любом случае, у меня нет ощущения, что твое ведомство – это то место, где ты встретишь мужчину своей жизни. Да и как? Мужчины и женщины сидят отдельно, в разных частях здания, выполняют совершенно разные задачи, и, в конце концов, все попросту целыми днями глядят в монитор!
– Мама! – опустила ложку Хелена. – Ты опять начинаешь?
– Да. Потому что кто-то должен, наконец, этим заняться. Не могу же я молча наблюдать, как ты живешь сегодняшним днем, даже не задумываясь о том, какой должна быть твоя жизнь! Время не остановить, понимаешь? Даже если тебе так не кажется. Ты сейчас в том возрасте, когда женщине нужно выходить замуж и заводить детей.
– Первый ребенок должен появиться до двадцати пяти лет, – вставил свое замечание отец. – Так показывает опыт.
– А потом ты спасибо скажешь, поверь мне, – добавила мать.
На мгновение у Хелены возник соблазн просто рассказать обо всем: об Артуре и их тайных любовных свиданиях. Или же просто попытаться забеременеть, а потом не признаваться, кто отец.
Но, конечно, она не сделала ничего подобного. Хотя ей очень хотелось бы увидеть их лица.
– Я так понимаю, – вместо этого сказала Хелена, – ты снова хочешь кого-то пригласить в гости.
– Не говори так пренебрежительно! – раздраженно ответила мать. – В конце концов, я желаю тебе только добра. А по-другому, мне кажется, и не бывает.
«Если бы ты знала», – подумала Хелена и спросила:
– И кто же на этот раз?
– На следующей неделе, в субботу, – уточнила мать. – Его зовут Лудольф фон Аргенслебен.
– Очень уважаемый человек, – добавил отец. – Представитель старой прусской аристократии, высокий функционер партии, повсюду лучшие связи. Он входит в широкий круг доверенных лиц самого фюрера.
– Звучит так, словно ему не меньше шестидесяти, – вырвалось у Хелены.
– Ему
