Пол Андерсон - Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник]

Она тряхнула головой. Густые пряди взметнулись. Она улыбнулась ему в ответ, нет, усмехнулась, нет, оскалила зубы.

— Этому уж точно не бывать, — сказала она гортанно.

Задетый за живое, он сглотнул от удивления и только потом возразил:

— Ты хочешь сказать, что, по вашему, рогавикьянки не могут иметь детей от чужестранцев? Я не могу в это поверить.

— Это не всегда так, — голос ее стал бесстрастным. — Мулы могли бы рождаться довольно часто, если бы мы не мешали семени, брошенному в нас, пускать корни.

Он уставился на нее.

— Что-о? Разум может управлять телом? Шаманы, которых я видел… — Но тут его сознание сосредоточилось на более явном издевательстве. — Какие еще мулы?

— В древних сказаниях говорится, что метисы, даже если они выживали, оставались бесплодными. Сама я этого не знаю. — Ее губы снова вытянулись, когда она ненадолго замолчала. Она словно насадила его тело на рыболовный крючок. — Сейчас матери, как правило, оставляют их при рождении на съедение канюкам.

Он отпрянул от нее и вскочил на ноги.

— Сука! — выругался он. — Ты лжешь!

— Неужели ты думаешь, что я буду нянчить твоего щенка? — хихикнула она. — Да я задушу его при первом же крике! С радостью.

Сердце у него гулко забухало. Сквозь красноватую дымку он видел ее загорелое тело, вытянувшееся на постели. Сквозь раскаты грома он услышал ее потрясающе уверенный голос:

— Считай, что тебе еще повезло, Сидир, ведь я не оторвала у тебя твое мужское достоинство.

«Она такая же сумасшедшая, как и все остальные, — гудело у него в голове. — Она просто ловко это скрывала. Раса маньяков…»

Его ладонь с громким звуком ударила ее по щеке. Она едва шевельнулась от удара, грудь вздымалась и опускалась ровно, как и прежде.

Кем она для него была — притворялась, что была — эта мысль рубила его, словно топором. Мучаясь сам, он отплатил ей тем же. Жестокость за жестокость.

— Вот как! — заорал он. — А ты знаешь, для чего они существуют эти твои грязные дикари? Я тебе этого не говорил, потому… потому, что надеялся… — Воздух царапал ему глотку. — Послушай-ка, ты, сука! Если они не сдадутся, мы вышибем землю у них из-под ног, мы перебьем всю дичь.

Он почти не слышал ее рыданий. Хлестнул ее рукой по губам. Она откатилась в дальний угол кровати и сжалась. Он ударил сильнее. — Да, бизонов, носорогов, пони, антилоп, оленей, диких ослов высоко в горах, карибу в тундре, лосей и медведей в лесах… фермерам это не под силу, пехоте не под силу, а баромьянским лучникам на лошадях — раз плюнуть. Пройдет лет пять, и последнее стадо в прерии погибнет, и последний житель Рогавики приползет к нам, выпрашивая кусок. Теперь тебе понятно, почему им лучше прекратить убивать наших людей… пока еще не поздно?

Она тяжело дышала. Внезапная жалость нахлынула на него и погасила его ярость.

— Дония, — пробормотал он и потянулся к ней, — дорогая, прошу тебя…

— Йе-о-оо-оо, — вырвалось из нее. — Йа-а-я-р.

Встав на четвереньки, вцепившись ногтями в одеяло, широко раскрыв рот, она раскачивалась из стороны в сторону. Ее зеленые глаза с маленькими точками зрачков горели. Она издавала нечеловеческие звуки, от которых мороз продирал по коже. Он отступил, держа руку на рукоятке ножа.

— Дония, — бормотал он, — что с тобой? Успокойся, попытайся успокоиться.

Он уперся спиной в перегородку.

Он видел, как она летела на него, пальцы скрючены, мертвенно-бледное лицо искажено, зубы готовы превратиться в клыки. Мелькнул его нож. Но прежде, чем он успел ударить, она налетела на него, и они покатились по полу. Она извивалась у него на животе, пытаясь дотянуться ногтями до глаз. Брызнула кровь. Он перехватил нож и приставил его кончик ей под ребра. Каким-то образом она почувствовала близость ножа. Быстра и гибкая, как ласка, она извернулась, схватила его запястье и резко вывернула его. Он едва не выронил оружие. Свободной рукой он едва отбивался от нее. Она вцепилась зубами в запястье руки, державшей нож и сжала челюсти. Правой рукой она нащупала его горло и начала душить его, левая рука нашаривала пах. Бедрами она сдавила ему ногу, навалившись на него всем телом. Ее незащищенная грудь была так плотно прижата к нему, что до нее невозможно было добраться. Спиной она принимала удары его левой руки.

Он знал, что она может убить его.

Он закричал. Ворвавшийся стражник даже задохнулся, увидев эту цену. Он никак не мог ударить пикой в этих двух насмерть сцепившихся людей, опасаясь задеть своего хозяина. Наконец, он ударил Донию тупым концом пики.

Она отпустила Сидира, переваливаясь через него и ползком выбралась на палубу. Стоявшие внизу видели, как она в лунном свете медленным, каким-то парящим прыжком, перелетела на главную палубу. Любой южанин, рискнув на такой прыжок, переломал бы себе все кости. Но она спружинила, поднесла свисток к губам и свистнула. Солдаты пытались зажать ее в угол, но не смогли. Она перебегала с места на место, жестоко дралась и дико выла.

В ответ раздался вопль. Огромный смуглый мужчина возник откуда-то снизу. Сидир показался как раз вовремя, чтобы стать свидетелем схватки, которая за этим последовала. Темнокожий размазал по палубе одного, ударил кулаком по шее другого, покалечил еще четверых. Потом мужчина и женщина добежали до борта и бросились в воду. Взметнулись фонтаны брызг, и они исчезли.

Пятна фонарей огромными светляками кружили около бортов. Вокруг раздавались крики и топот ног.

Боль от ударов, потрясение, ужас Сидира тонули в ощущении потери. Теперь он осознавал только ее.

— Дония, — стонал он, стоя на холоде. Кровь капала у него с бровей и заливала глаза.

Мелькнула мысль, быстрая, как удар меча: «Зачем я ее зову? Кто она мне? По правде говоря, это просто ведьма, с которой я проводил время. Я думал прошлой ночью, что не могу с собой справиться. Такого еще никогда не бывало, чтобы я не мог с собой справиться».

Когда Джоссерек проснулся, солнце было уже высоко. Воспоминание о случившемся вечером моментально вышибло из него остатки сна. Тревога. Схватка. Полмили к берегу при сильном течении, поддерживая плывущую рядом Донию. Бегство от патрульных, поднятых по тревоге световыми сигналами и звуками горнов. Часы длиною в смерть, когда они шли по направлению, определенном Донией, по звездам, полностью доверившись ее охотничьему чутью. На рассвете они вынуждены были остановиться у замерзшего пруда. Чтобы согреться, они обнялись и погрузились в сон…

Он присел на корточки.

— Пусть этот день принесет тебе радость, — приветствовала она его, Мягко выговаривая рогавикьянские слова. Когда она успела проснуться?