Из своего укрытия мне было хорошо видны и раскачивающаяся балка и перекосившееся от боли лицо Оалико. Ненавидящим взглядом я сверлил это чертово бревно. Свались уже! – мысленно приказывал я. – Свались, черт тебя дери, чтобы я смог помочь другу.
Оалико смотрел в мою сторону. Его и без того огромные глаза были широко раскрыты. Не могу утверждать, что в них читалась мольба о помощи. Быть может, в них отражалась только боль. Он ничего не говорил. Наверное, не было сил. Впрочем, он никогда не отличался разговорчивостью.
Я попытался заставить себя сделать два прыжка вперед и оттолкнуть бревно, придавившее Радужного к полу.
Тело не слушалось.
Рассудочная часть моего сознания вступила в конфликт с эмоциональной составляющей.
«Ты должен помочь!» – говорило сердце.
«Как?» – спрашивал мозг. – «Если вторая балка сорвется, от твоего затылка останется мокрое место».
«Там же твой друг!»
«Вымышленный друг. Всего лишь фантазия».
«Черта с два! Вот он лежит, придавленный бревном, которое для него весит, должно быть, целую тонну. Ему больно. Если ты не поможешь, он умрет».
«Под бревном никого нет. Плод воображения не стоит того, чтобы ради него рисковать жизнью».
Я еще раз посмотрел на Оалико, стараясь не заглядывать ему в глаза. Балка сплющила его и без того не слишком мощную грудь, и конец бревна отделяли от пола какие-то десять сантиметров. Но эти сантиметры были! Не придумал же я их!
Или придумал? Что такое жалкие несколько сантиметров между куском дерева и полом, когда мое больное воображение смогло заставить глаза видеть целый народ? Пусть я сумасшедший, но нельзя гибнуть по этой причине. В конце концов, если я как следует напрягу свою фантазию, Оалико останется жив и не получит даже сколько-нибудь серьезных повреждений, когда я в успокоившейся обстановке освобожу его из-под балки.
Вот упадет вторая балка… или я смогу окончательно убедиться, что землетрясение закончилось…
Я нашел в себе силы снова встретиться взглядом с Оалико. Я постарался как-то приободрить его, дать понять, что все будет нормально. Все ведь зависит от моего воображения, а если я погибну, то исчезнет не только он, но и Шлитан, и все племя Радужных. Это ведь так понятно…
Мне показалось, что в глазах Оалико больше не было боли. И фиолетовое лицо не выражало страданий. На нем даже появилась улыбка. Только мне от той улыбки стало не по себе, и по сей дней я иногда просыпаюсь, видя ее во сне. Просыпаюсь и больше не могу заснуть до самого утра.
А потом Оалико исчез. Не резко, а словно бы растаяв в воздухе. Последнее, что на короткий миг оставалось от моего фиолетового друга – это большие светло-зеленые печальные глаза и эта улыбка. Хотя, может, мне это только показалось.
Балка, почувствовав отсутствие опоры, поколебалось долю секунды и с глухим стуком обрушилось на пол. Словно дожидаясь этого, рядом упала вторая балка. Стены мелко затряслись и внезапно, будто по приказу, успокоились.
Настала тишина. Настолько громкая, звенящая тишина, что я не смог ее вынести. Зажав уши руками с такой силой, что заболели пальцы, я закричал. И кричал еще долго. Дико, бессвязно, пока крик не перешел в плач. Я не отдавал себе отчет, почему плачу, но иногда это совсем необязательно.
Я вышел из полуразрушенного дома и сел возле повисшей на одной петле двери, нимало не заботясь о том, что стена или часть крыши может свалиться мне на голову. Может быть, подсознательно я даже этого хотел.
Просидев почти без движения всю ночь, на рассвете я сходил к кораблю и утолил мучащую меня жажду. Затем снова сел перед домом. Я все ждал и ждал, твердо зная, что ничего и никого не дождусь. Радужных больше нет. Радужных больше никогда не будет.
Когда через три дня прилетели спасатели, они нашли во мне именно то зрелище, на которое могли рассчитывать. Небритого, грязного и измученного мужчину с пустым и жалким взглядом. Как еще может выглядеть человек, год проведший на необитаемой планете?
Спасателей было двое. Неплохие ребята, молодые, жизнерадостные, но преисполненные ко мне сочувствия, по-моему, вполне искреннего.
Я не заслуживал этого сочувствия, но не мог и не желал ничего им объяснять. Возможно, я не заслуживал и возвращения домой, только оставаться на месте своего предательства было выше моих сил.
Один из спасателей – его звали Симоном – зашел в мой корабль, чтобы оценить шансы на его починку. Пробыл он там довольно долго и когда вышел, Грег, его напарник, уже почти потерял терпение. Увидев появившуюся в проеме люка фигуру, Грег приготовился сказать пару неласковых слов, но остановился, увидев лицо друга.
Сказать, что на нем было написано недоумение, значит ничего не сказать. Парень был в шоке. Он явно столкнулся с тем, что никак не мог понять.
– Что ты там увидел, Симон? Привидение? – вместо иронии, которую Грег хотел придать своему голосу, в нем слышалась заметная обеспокоенность.
– Пульт гиперсвязи, – вяло сказал Симон.
– Да неужели? – уже веселее спросил Грег. – Действительно, жуткое зрелище! Ты никогда раньше его не видел?
– Жуткое, – совершенно спокойно согласился Симон. – Он абсолютно неисправен, причем очень давно. Биокристалл не просто умер, а успел сгнить.
– Чушь… – это прозвучало очень неуверенно.
Симон не удостоил ответом слова своего напарника. Он повернулся ко мне.
– Артур, ради всего святого, скажите… Как вы умудрились послать SOS?!
– Все справедливо, Симон, все справедливо, – невпопад ответил я, глядя в сторону леса.
Никогда бы не подумала, что Сатана или Люцифер, или как-ещё-его-там выглядит настолько импозантно. Это слово не имеет постоянной прописки в моём лексиконе, но тут на ум пришло почему-то именно оно.
Нет, ничего общего с Аль Пачино в «Адвокате дьявола», если вдруг кто подумал что-нибудь подобное. Тот, кто стоял сейчас в нескольких шагах от меня имел с человеком весьма отдалённое сходство.
Ярко-красная кожа – естественно! – но цвет этот не напоминал об освежёванном трупе и вообще не вызывал никаких неприятных ассоциаций. Скорее, праздничный такой цвет, понимаете? Абсолютно безволосый череп треугольной формы, слегка заострённые, плотно прижатые уши, широко расставленные голубые глаза. Тонкий нос и, напротив, полные мясистые губы, постоянно кривящиеся в немного надменной улыбке. Заметьте, ни намёка на рога! Рога, по моему мнению, представляют собой довольно сомнительное украшение для мужчины, а принадлежность этого типа к мужскому полу не вызывала сомнений, несмотря на его очевидное отличие от человека. Также как и то, что он тщательно следит за своей внешностью.
Тёмно-синий костюм свободного покроя, бывшего в моде пару-тройку десятилетий назад, оставлял открытым вопрос о наличии у его хозяина хвоста. Костюм сидел идеально на мощной, непропорциональной по человеческим меркам фигуре, а узкий шёлковый галстук был подобран в тон и очень шёл к цвету лица Сатаны. Между прочим, не ищите здесь иронии, я совершенно серьёзна.
