— А, Томи! — повернулась женщина к двери ванной. — Опять ночевала на раскладушке? А я думаю, кто взял? А чего ты не пришла к нам? У нас же диван…
— Вы уже спали.
— Спали? — всплеснула руками женщина. — Ну и что? Нет, Томи, ты все-таки несносная… Чай будете пить? — снова вспомнила она о госте.
— Нет, нет, ехать надо, — испугался Лавров и потянулся к плащу на вешалке.
— Я вас провожу, — тихо, не глядя на него, сказала Томи. — Вы не найдете остановки.
— Нет, что вы! Объясните, все найду сам.
Он заехал в гостиницу, побрился, умылся, выпил две чашки кофе в буфете, но боль под сердцем так и не прошла, «Стенокардия, — решил он. — Этого еще не хватало!» Весь день прошел в переговорах, в утряске разных пунктов протокола согласования… Да что уж кривить душой: покладистым он был в тот день, ряд пунктов стоило бы отредактировать иначе, в свою пользу, но спорить с таким любезным начальником конструкторского бюро… И все время он помнил, ни на секунду не мог забыть о том, что в другом конце зала, за высокой доской кульмана в огромном, не по росту халате сидит и прислушивается к спорам за «круглым столом» маленькая сероглазая женщина. «Ты любишь качели, Томи? Взерх-вниз, вверх-вниз…» Раза два он даже тряс головой, чтобы избавиться от этой прилипчиво-тоскливей песенки, и был бесконечно рад, когда начальник СКВ распустил наконец своих коллег и пригласил Лаврова к себе в кабинет — подписывать отпечатанный протокол.
— Итак, — улыбнулся начальник СКВ, — по самым скромным подсчетам, мы с вами сэкономили пару дней. В вашу пользу — будете иметь возможность получше познакомиться с Ленинградом.
В его пользу! Как раз эти два дня его, Лаврова, главный конструктор и поставил ему в вину: «Что у тебя горело? Не мог позвонить мне, посоветоваться, прежде чем подписывать кабалу? Русским языком сказал: не торопись! Семь раз прикинь, а на восьмой предложи свою формулировку…»
— Томи! — крикнул начальник СКВ в полуоткрытую дверь.
— Нет, нет, — запротестовал Лавров. — Я ее и так вчера затаскал до полусмерти.
— А, — сказал начальник бюро. — Не смею задерживать. Ваша командировка? Каким числом отметить?
— Завтрашним.
— Завтрашним? — удивился начальник бюро. — Так быстро?
— Да, знаете… — смутился Лавров. — Завтра у меня день рождения.
— Ах вот как! — воскликнул тот, пожимая руку. — Поздравляю. И от моих сотрудников. Томи! — опять крикнул он в дверь, но Лавров и на этот раз остановил: — Не надо. Она, наверное, уже домой ушла.
Он заехал в агентство Аэрофлота, купил билет, а потом как угорелый носился по магазинам. Столько заказов — одуреть можно. Маме, детям, жене, соседям…
В гостиницу вернулся измученный. Переоделся, умылся и прилег, чувствуя, как с каждой минутой все сильнее колет под сердцем. «Хоть бы позвонила, что ли», — неожиданно поймал он себя на желании услышать ее голос. «Вверх-вниз, вверх-вниз…» Встал, подошел к окну, отдернул штору и долго смотрел на площадь, посреди которой поднял на дыбы коня Петр I. Вечер был теплый, светлый, от вчерашнего ненастья не осталось и следа, и на площади было много гуляющих. «Походить, может? Белые ночи ведь…» Но тут же подумал, что сердце ноет, а завтра лететь в самолете… И тут же, перебивая это трезвое соображение, опять прежнее, тоскливое желание: «А может, все-таки позвонит…» Так и не пошел погулять и долго, далеко за полночь, пока не принял таблетку, лежал, ожидая звонка, злясь и на себя, на свое слюнтяйство, как он определил свое вчерашнее поведение, на свое сердце, разнывшееся так не вовремя, а еще больше — на нее. И пока не уснул, видел перед собой, на белой стене, огромную площадь со вздыбленным конем и черным, пугающим своей громадой собором. Потом собор качнулся… «Какой вы нежный, — услышал он ее голос. — Поцелуйте меня…» Лавров вскочил и чуть не упал — так занемели у него ноги. «Хватит с ума сходить, — разозлился он. — Что было, то было…» Лавров вышел на проспект, огляделся, увидел станцию метро и решительно направился к ней. «Нечего терять время, — решил он. — Доберусь до Невского, хоть заказы выполню…» Но вышел не на той станции, а потом, как выяснилось, и вообще сел не на тот поезд и долго чертыхался, разбираясь в схеме. Разобрался, все вроде понял, а вышел опять не там — поторопился. Но ждать следующего поезда не стал из принципа, решив одну остановку пройти пешком.
Вышел на Владимирской площади, с удивлением оглядел толпу цветочниц, чуть было не купил букет гвоздик — уж больно хороши были, но вовремя спохватился, что дарить некому, спросил, как пройти к Невскому, и пошел, зябко поеживаясь от холодного и въедливого дождя.
До Невского он так и не дошел. Вдруг поднял голову и увидел, что стоит у театра. «Так мы с ней в театр и не попали, — вспомнил он. Против воли и неожиданно для себя шагнул к кассам. — Как она хотела в театр — странно даже», — вновь всплыло отчетливое воспоминание о том вечере: шли, шли, вдруг неожиданно оказались перед каким-то театром, может, даже перед этим самым, она посмотрела на него таким просительным взглядом… Долго и напрасно он тогда вымаливал у кассира: «Парочку билетиков на сегодня».
Перед кассой была небольшая очередь, но из обрывков фраз он понял, что билеты можно купить лишь на конец недели. И когда подошла его очередь, он, повинуясь какому-то властному внутреннему голосу, вдруг вместо денег протянул кассиру рулончик.
Он не смотрел на кассира. Он знал, что она с удивлением развернет, с удивлением прочтет: «Свидетельство Сергею Семеновичу Лаврову…»
— Вам на сегодня? — услышал он голос. — Два?
Повернулся лицом к окошечку и встретился с изумленными (а может, испуганными?) глазами молоденькой женщины.
— Н… нет, мне один, — покраснел Лавров.
— Пожалуйста, партер. Очень удобное место.
Лавров взял рулончик, развернул — в нем лежал билет.
— Хм… — только и нашелся что сказать он и поспешно отошел от кассы.
Спектакль ему не понравился. А может, ему было не до спектакля, так и стояли у него перед взором изумленные глаза кассирши. «Что она там такое вычитала? — в который раз спрашивал сам себя Лавров. — Обыкновенная шутка… А может, я что-то не так прочел? Может, в тексте там совсем другой, непонятный мне смысл?…» Стараясь не шуметь, он извлек из внутреннего кармана пиджака несколько помятый рулончик, развернул на коленях… Слишком темно было в зале, чтобы можно было прочесть мелкий, к тому же весь в завитушках текст. Кроме слова «Свидетельство», своего имени и даты, он сумел разобрать лишь «Томи»…
Он увидел ее в аэропорту.
— Томи? Какими судьбами? Как вы узнали рейс? — обрадовался он и кинулся к ней, роняя на ходу свертки.
