Секунду-две, словно не веря, она впитывала его слова, и вдруг вспыхнули, засинели счастьем ее глаза.
— Вот, это вам, — сказала она, протягивая бумажный рулончик и смеясь глазами. — Вы сегодня именинник, да? Я вам хочу сделать подарок. Подарок такой большой, что вам его не увезти. Поэтому я вам вручаю свидетельство на владение моим подарком. Берегите его. В следующий раз, когда вы приедете в Ленинград, этот город будет уже ваш. И вам не придется больше мучиться с гостиницами…
Томи засунула рулончик ему за пазуху.
— Только не потеряйте, ладно? — сказала она, по-прежнему смеясь одними глазами. — А теперь идите, — подтолкнула она его. — Посадку на ваш объявили.
Он подобрал свертки, руки оказались занятыми… Шагнул к ней, но она покачала головой: «Не надо, идите…» И осталась у выхода на перрон с прижатыми к губам пальцами.
Он едва не потерял ее рулончик. На трапе, когда поднимался в самолет, вдруг почувствовал что-то неладное, оглянулся…
— Это вы уронили?
Рулончик оказался дарственным актом. На плотной меловой бумаге золотом был вытиснен кораблик Адмиралтейской иглы, справа от кораблика крупным шрифтом напечатано слово «Свидетельство», а ниже старинным шрифтом тушью было написано:
«Сергею Семеновичу Лаврову. Самое дорогое, что у меня есть на свете, — мой город.
Мой город со всеми его дворцами, площадями, парками, театрами. Однажды я решила, что подарю город человеку, который знает, что такое счастье. Пусть этот человек, решила я, будет не только самым счастливым, но и самым богатым — ведь ему будет принадлежать самый прекрасный на земле город! Дарю Вам мой город, Сергей Семенович, он отныне к Вам будет так же ласков и нежен, каков Вы сам, — ведь я теперь знаю, какой Вы удивительный человек!
Ваша Томи».
И чуть ниже, чернилами: «Дарственный акт заверяю, нотариус…» Подпись, дата и большая гербовая печать.
«Чудачка, — усмехнулся Лавров, свертывая рулончик. — Даже нотариуса уговорила приложить печать». И вдруг его осенило: «Ба! Конечно же, все дело в этой печати. Не будь печати, кто бы стал читать бумажку? А так вполне официальный документ, даже на администратора гостиницы действует».
Он с трудом дождался конца спектакля, ему не терпелось проверить свою догадку. Но на ком? Ну хотя бы на продавце магазина. Попросить какой-нибудь дефицит, отрежет, разумеется: «Где вы увидели?» — и тут ей под нос рулончик…
Лавров вышел на Невский и стал искать какой-нибудь магазин. «Почему какой? — поправился он. — Жена заказывала коробку самых лучших ленинградских конфет…» Спросил прохожего, где можно купить коробку хороших конфет, тот ему сказал: «В Елисеевском, разумеется» — и показал, как пройти. В Елисеевском была несметная толпа, и Лавров растерялся: на ком испытать свидетельство? Наконец он протиснулся к витрине и спросил:
— Какие у вас самые лучшие конфеты в коробках?
Уставшая девушка одарила его таким взглядом… Все понятно, конец смены… Но потом все же оглянулась на витрину сзади себя и указала:
— Вот эти.
— Будьте добры, — попросил Лавров и спохватился: — Ах да! Вот, пожалуйста.
И протянул девушке рулончик, который та приняла с крайним недоумением. Но когда развернула и стала читать…
А может, печать увидела? Лавров невольно улыбнулся — такое изумление было написано на ее лице, словно она в руках держала оригинал «Слова о полку Игореве».
Читала она долго, наверное, перечитывала, так что люди в очереди стали возмущаться, а потом бросила на него быстрый взгляд, слегка покраснела и сказала растерянно:
— Это правда?
— Конечно, правда, — подтвердил Лавров. — Там же печать.
— Да-а… — протянула девушка, совершенно сбитая с толку, и вернула рулончик с невысказанным вопросом во взгляде. А потом спохватилась: — Так вам набор? Берите, это у нас самые лучшие сегодня, — обернулась она к витрине и сняла с нее роскошную красную коробку.
— Спасибо, — поблагодарил Лавров — эксперимент удался!
Он выбрался из толчеи и пошел к Адмиралтейству, сам не зная, чему улыбаясь. «Интересно, вышла она замуж? Нет, конечно, кто такую заметит?…» И потом вдруг поймал себя на мысли, что совсем забыл и ее лицо и ее голос, в памяти остались только синие от счастья глаза, и эта мысль странным образом превратилась в желание увидеть ее вновь. «Что за глупости? — рассердился, он на себя. — Хватит и прошлогодней истории».
О прошлогодней истории он вспомнил, конечно, совсем не к месту. В ходе обсуждения протокола, который он привез тогда из ленинградского СКВ, главный конструктор заметил язвительно: «О женщинах ты, Сергей Семенович, думал там, а не о машине». Слова главного можно было бы обернуть в шутку, если бы он сам, Лавров, не был уверен в том же: не будь Томи, он никогда не согласился бы на пункты, которые главный назвал кабалой. Наверное, потому, что главный угадал его мысли, Лавров вспылил, наговорил лишнего…
Он увидел булочную, за окном которой на высоких столиках люди пили кофе, и вспомнил, что не ужинал. Зашел, огляделся, и опять, как в парке, ему почудилось что-то знакомое. «Хватит глупостей», — одернул он себя, однако, когда подошла очередь, попросил два бутерброда и слойку — то же самое, что год назад, тогда с Томи.
Расплатился, взял сдачу… «Вот это да! — удивился Лавров. — А за конфеты-то я не заплатил… И за билет в театр!..» Глянул на часы — одиннадцатый, наскоро проглотил ужин и поспешил назад, в Елисеевский. «Этого еще не хватало. Там же и фамилия, и имя-отчество написаны…» «Там» — в «дарственном акте». Распаленное воображение уже рисовало ему, как девушка, сообразив, что он удрал, не заплатив за шоколадный набор, звонит в милицию — фамилию она, конечно, запомнила, что приезжий — тоже сообразила, а оттуда уже звонки по гостиницам. А если еще и кассирша хватится…
К его немалому удивлению, оказалось, что за конфеты он заплатил.
— Что вы! — убеждала его продавщица. — Я ведь вас хорошо помню, Сергей Семенович, вы мне сначала дали чек, а потом уж… Да вот ваш чек! — подняла она иглу с пачкой чеков. — Восемь сорок — столько и стоит ваш шоколадный набор. Как странно, впервые встречаю человека, который хочет заплатить дважды.
— Извините, — пробормотал сконфуженный Лавров.
«Как же получилось? — размышлял он в метро. — Ведь я же хорошо помню, что чека не выбивал…» И, вернувшись в гостиницу, вооружился карандашом, подсчитал все расходы за день и сверил с оставшимися деньгами. Все верно: одна десятка у него в бумажнике оказалась лишней. «Значит, и билет в театр…»
— Извините, — не выдержал сосед. — У вас что-то случилось? Неприятность какая-нибудь? Я понимаю, нехорошо вмешиваться в личные дела, но раз мы оказались в одном номере…
