У Тиадбы появилось подозрение, что желание продолжать поход почти исчерпано. Столь резкие перепады настроения – от восторга до паники, да еще за короткое время – выводили из себя. И это при том, что они до сих пор не столкнулись ни с чем особенно страшным или опасным – с тем, к чему их готовили в учебном лагере.
– Мне кажется, я потихоньку привыкаю, – неуверенно сказал Махт. – Нет, серьезно, – добавил он пару секунд спустя. – Давай, Нико. Надо идти.
– Еще несколько миль, потом немножко отдохнем. – Тиадба вновь начинала задыхаться. Нас отравили! Впрочем, она была вполне уверена, что ничего вредного внутрь скафандра не попадало. Конечно же, Высоканы предусмотрели такую опасность!
Да, но Хаос меняется ежеминутно. Откуда им было знать, какого рода доспехи делать?
Девушка бросила придирчивый взгляд на Кхрена. Вот он, к примеру, не испытывает тех же симптомов. И другие тоже. Каждый реагирует своим, индивидуальным образом.
Нико перевалился на спину, однако глаз не открывал.
– Почему мы до сих пор здесь, если все кругом иное? Отчего бы нам не поменять правила, взмыть в воздух и улететь?
Тиадба ощутила своего рода приступ нежности, и в глазах защипало. Такие вопросы любил задавать Джебрасси…
– Есть такая штука – гравитация, – сказал Кхрен. – Она повсюду – даже здесь. Нам Патун рассказывал, помните?
– Да? А где он сам, твой Патун? – угрюмо пробурчал Махт. – Я лично понятия не имею, что такое гравитация. Или свет.
– Свет – это то, что позволяет нам видеть, – сказал Шевель, повторяя заученное наизусть. Он не был самой светлой головой в группе, однако то, что запоминал, оставалось в нем в замечательных подробностях. – А гравитация приклеивает нас к земле.
– Ну как, не надоело еще валяться? – спросил Денборд, обращаясь к Нико.
Кхрен с Махтом без лишних слов подхватили товарища под мышки и подняли. Нико стоял на ватных ногах, покачиваясь и расставив руки.
– Слушайте, давайте назад. Мне кажется, у нас получится…
Махт вылез на край впадины.
– Тиадба, ты командир. Тебе решать.
Девушка нерешительно огляделась по сторонам. Она попыталась отыскать в себе визитера, услышать его голос – чей угодно голос, лишь бы не свой собственный, потерянный и нерешительный. Но визитер молчал. Она не могла придумать, что в такой ситуации сказал бы Джебрасси.
А затем она услышала себя как бы со стороны. Слова – горькие, выходившие из какого-то узла в ее груди, – прозвучали гневно, обжигающе:
– Я не знаю, чего мы все ожидали. Хотите вернуться? Что ж, ваше право. Но сколько из вас считает, что город протянет долго?
– Только не я, – ответил Нико. – Я помню, как сгинул Маш, прямо у меня на глазах. Не хочу туда возвращаться. А здесь…
– Здесь, по крайней мере, мы это увидим сами, – кивнула Тиадба. – На Ярусах же умрем во сне. Или чего похуже.
ЗЕЛЕНЫЙ СКЛАД
Активистки литературного кружка сидели возле чугунной печки. К ним только что присоединились Главк и Даниэль, чувствовавшие себя более чем неловко. Главк забился в самый дальний угол, где и пристроился на одном из ящиков, напоминая каменную оксфордскую горгулью.
Джинни держалась вдали от всех, у южного входа в комнату, и напряженно поджидала развития событий.
– Мнемозина особенная и всегда непредсказуема, – сказал Бидвелл. – Перед встречей с ней необходима определенная ментальная подготовка. Надеюсь, у вас было время обдумать то, что мы обсуждали.
– Она человек или вещь? – спросил Джек.
– Ни то и не другое. Джек, ответьте: как стара Вселенная?
– Ей миллиарды лет, полагаю. Так меня учили.
На Агазутту напал приступ кашля, и она зажала рот ладонью. Мириам и Эллен встали у нее по бокам, твердо придерживая за плечи.
– Учили… Но лично вы как считаете?
– Что ж, я появился на свет двадцать четыре года тому назад, – криво усмехнувшись, сказал Джек. – Так что для меня это и есть возраст Вселенной.
– Неплохой ответ для начала. Впрочем, мы не будем становиться на позиции солипсизма. Я этого не одобряю – так же как и Мнемозина. Она откликается на определенный уровень – как бы получше выразиться… скептицизма в отношении предполагаемого порядка вещей. Ну хорошо. Каков, по вашему мнению, возраст атомов и молекул, которые вы поглощаете с пищей, вдыхаете, которые образуют ваше тело и поток мыслей, ваше «я», ваши способности к наблюдению?
– Такой же, как и у Вселенной, – ответил Джек, на сей раз с большей убежденностью.
– Типичная ошибка. Не вся материя возникла в точке начала. Она и сейчас создается, и будет создаваться на протяжении очень долгого времени – если, разумеется, мы избежим Терминуса.
– Разумеется, – кивнула Мириам.
– Но речь не об этом. Предполагается, что в определенных регионах космоса и времени мгновенно возникают целые галактики со всем своим хозяйством: сотнями миллиардов пылающих солнц, сформированными планетами, активными цивилизациями… Тем не менее у них нет истории. Вот почему согласование носит столь эпический характер.
Джек пристально взглянул на Бидвелла: не шутит ли он? На жесткие складки старческого лица падали теплые отблески от печки, но хозяин склада был явно не расположен к юмору. Если на то пошло, его, похоже, утомляло повторять давно известную истину.
– Они появляются из ничего? – решил уточнить Джек.
Джинни набралась смелости и добавила:
– Это невозможно.
– Конечно, спонтанное сотворение обычно выражается в появлении мелких единиц – огромной массы элементарных частиц, атомов, молекул. – Бидвелл пожал плечами. – Согласен, виртуальную галактику трудно представить, но она не становится от этого менее реальной. Как только частица или предмет созданы, это означает, что они всегда были. Они связаны со всеми теми частицами или предметами, с которыми когда-либо вступали во взаимодействие, и эти связи – соединительную матрицу – необходимо сформировать как бы постфактум. – Бидвелл улыбнулся. – Книги в буквальном смысле требуют подведения баланса.
– Как насчет нас? – спросила Джинни с неожиданным лукавством. – Нас, людей? Собак. Кошек. Кто отслеживает поведение людей, что живут, ходят по улицам?
Она бросила пристальный взгляд на Даниэля и на Главка, забившегося в тень.
Вместо ответа Бидвелл дернул плечом.
– Разве можно сказать, что я, например, взял – и выскочил ниоткуда? – спросил Джек.
– Как правило, нам этого знать не дано, – сказал Бидвелл. – Мнемозина – это сила, которая не позволяет творению превратиться в руины и противоречия. Она делает свою работу, причем неплохо.
Джек присвистнул.
– Та еще дамочка…
Даже эта дерзость не сбила старика с толку.
– Она вам понравится, – твердо сказал он. – Хотя я не стал бы именовать ее «дамочкой».
– Как-то это все задом наперед, – заметила Джинни.
– Возможно, однако именно такая тактика обеспечивает космосу бесконечное разнообразие и сложность. По этой причине, если следовать логике, у Вселенной нет подлинного хронологического начала, откуда проистекали бы все вещи. Каждый момент, вплоть до конца мира, можно считать своего рода началом.
– Как насчет разрекламированного Большого Взрыва? – поинтересовался Джек.
– Я не прошу слепой веры. Вы сами все увидите, и довольно скоро, – я вас просто подготавливаю. Для завершения картины, которую видит или увидит любой наблюдатель с этого момента – и до него, – необходимо движение спутанных световых лучей. Волна согласования движется во времени обратным ходом, а затем опять вперед, импульс за импульсом, пока не достигнет гармонии.
– Очень уж сложно звучит, – покрутил головой Джек.
Джинни между тем разглядывала книжные полки, открытые коробки и ящики, содержимое которых выложили на громадный стол посредине приватной библиотеки Бидвелла.
– Вы упомянули, что некоторые разыскиваемые вами книги – странные, невозможные, поскольку не обладают историей. Это означает, что они никогда не проходили ваше пресловутое «согласование»? Даже до… до событий, которые мы наблюдаем снаружи.
– Верно подмечено, – отозвался Бидвелл.
– И это в свою очередь означает, что Мнемозина… ну, скажем, отвлеклась, или что-то ей мешает, увеличивает нагрузку. Или – она больна. Погибает.
– Замечательно, – одобрил старик.
– Книги, галактики… Что еще?
Джек внезапно припомнил гигантскую уховертку, которая почудилась ему между складами в портовом районе.
– Странные животные?
Даниэль нацепил одновременно лукавую и меланхоличную маску.
– Откуда у вас такие мысли?
– Я их видел, – признался Джек. – Один раз, по крайней мере.
– Ой-ой, – покивал Бидвелл. – Да, это индикаторы.
– Сны порой приходят вроде бы ниоткуда, – вмешалась Джинни. – Они тоже индикаторы?
– Мнемозина способна согласовать что угодно и где угодно, за исключением сердца и мыслей наблюдателя. Доступ на эту территорию ей воспрещен. Однако наблюдатели умирают, и вместе с ними умирают их воспоминания – кроме легенд, мифов о первоначальных временах, о том порядке вещей, который существовал до того, как мир стал огромным и запутанным. Эти воспоминания передаются словами и снами и продолжают присутствовать, несмотря на все усилия Мнемозины. Вот почему она редко занимается сновидениями.
