С глухим шумом огромная птица упала на землю. Две другие метнулись в сторону и исчезли.
Человек снова опустился на траву. Раздался мягкий голос, произнесший на каллистянском языке:
— Четвертая!
Ему ответил другой мягкий и приятный голос:
— Если бы только они! А вдруг явятся те?.
— Они сюда не придут. Эта поляна находится в стороне от тех троп, по которым они ходят по ночам к реке.
— Если почуют нас, могут прийти.
— Будем надеяться, что этого не случится.[16]
Разговор прекратился. Три человека сидели молча на земле, напряженно прислушиваясь к звукам леса. Еще двое лежали между ними.
Снова послышался приближающийся шорох. Над поляной замелькали две пары огромных крыльев.
— Вот упрямые! Они не успокоятся, пока мы не убьем последнюю.
— А потом явятся другие.
— Внимание! Атакуют обе.
Двое людей встали. Две крылатые тени с горящими точками зеленых глаз устремились на них. Две молнии поразили их на лету.
— Пока всё!
— Будем ждать следующих.
Треск упавшего дерева раздался совсем близко, чуть ли не рядом на опушке леса, находящейся в ста метрах. Люди услышали тяжелый топот громадных ног.
— Это уже не на тропе, — шепотом сказал один.
— Слушайте внимательнее! — также шепотом ответил другой. — В такой темноте он может подойти совсем близко.
Оглушительный рев наполнил всю поляну. Последовавший за ним вой был так пронзителен, что люди схватились руками за головы, закрывая уши, защищаясь от невыносимого, сверлящего мозг звука.
Земля вздрагивала под ногами громадного зверя, трещали ветви, звонко щелкали лопающиеся лианы.
— Кажется, не почуял.
Тяжелые шаги удалялись в сторону от поляны.
— Веселая ночь, — сказал человек, убивший первую птицу.
Он наклонился над теми, кто лежал на земле.
— Они без сознания, — сказал он. — Этот вой разбудил бы спящего. — В его голосе прозвучала тревога.
Двое других наклонились, всматриваясь в лица лежащих.
— Зажгите свет!
— Очень опасно.
— Надо! Зажгите!
В руках одного из каллистян белым светом вспыхнул маленький шарик. Все трое ближе подвинулись друг к другу, стараясь по возможности закрыть собой свет.
— Вы правы, — сказал человек, приказавший зажечь фонарь, — они потеряли сознание. Это очень плохо.
Он вынул из сумки склянку и по очереди поднес ко рту лежавших на земле без признаков жизни.
Черные лица с закрытыми глазами остались неподвижными.
— Но они живы?
— Пока еще живы, — ответил тот, кто, по-видимому, был врачом, подчеркивая слово «пока». — Применим более сильное средство. Бессознательное состояние для них — смерть.
Он расстегнул красные воротники серых комбинезонов и положил на обнаженную шею лежавших два маленьких кубика. Находившаяся в них жидкость почти мгновенно исчезла. Через полминуты легкое движение век показало, что к ним вернулось сознание.
— Погасите свет!
Снова сомкнулся темный полог ночи. Люди с тревогой прислушивались, но было тихо.
— Если бы мы были на станции, — с тоской сказал молодой голос, принадлежащий, казалось, мальчику лет пятнадцати.
— Мы будем там завтра. Это последняя ночь в лесу. А послезавтра прилетит звездолет с Каллисто.
— Прилетит слишком поздно.
— Тише!
— Они не слышат. Теперь они крепко спят.
— Может быть, они доживут до прилета корабля?
— Нет! Самое позднее завтра днем все будет кончено.
— Неужели не могли вылететь сразу после нашего сообщения?
— Если не вылетели, — значит, не могли.
— Это так ужасно! Узнаем ли мы когда-нибудь, что послужило причиной взрыва?
— Достоверно не узнаем никогда, но инженеры найдут объяснение.
— Но от этого не легче. Неужели у вас, Ресьинь, нет никаких средств спасти их?
— Все погибло с нашим кораблем, — ответил врач. — На станции нашлась только эта сумка. В ней средства оказания первой помощи, но распространение изотопного ожога остановить нечем. Раны на ногах не опасны.
— Как долго нет сообщений от Линьга!.
— Ему нечего нам сообщить, и потому он молчит.
— Хорошо, что уцелели две пары крыльев. Что бы мы делали без них?
— Результат был бы тот же самый. Правда, пришлось бы поголодать, пока не добрались до станции, но для раненых нет разницы, послано сообщение вчера или было бы послано завтра.
— Разница есть, — сказал Ресьинь. — Они живы, а без этой сумки были бы уже мертвы.
— Не все ли равно, если спасти их нельзя.
Откуда-то издалека снова донесся рев и вой обитателей леса.
— Я не могу слышать этого ужасного воя, — сказал тот же самый молодой голос.
— Это нервы, а для путешественника по планетам нервы излишни. Я не знал, Дьеньи, что они у вас есть.
— Представьте себе, что есть. Все же я девушка.
— До сих пор я этого не замечал.
— Чего вы не замечали, Вьиньинь? Того, что Дьеньи девушка, или того, что у нее есть нервы?
Трое собеседников рассмеялись.
— Когда люди способны смеяться, — сказал Ресьинь, — положение не так уж плохо.
— Это верно, — грустно сказала Дьеньи. — Но мы смеемся сквозь слезы.
— Бедный Вьеньонь, — сказал Ресьинь. — Он так мечтал встретить звездолет Диегоня.
— Вы думаете, что он еще вернется? — с сомнением в голосе спросил Вьиньинь.
— Конечно, вернется.
— Вряд ли. Экспедиция к Мьеньи должна была вернуться девяносто два дня тому назад, но она не вернулась.
— Мне кажется, что они нашли населенную планету, — сказала Дьеньи, — и тогда, конечно, задержались, чтобы ознакомиться с нею.
— Такая задержка предвидена в их плане. Девяносто два дня тому назад истек последний срок их возвращения.
— Что значат девяносто два дня? Я верю, что они вернутся. Так хочется увидеть моего знаменитого деда.
— Да, я совсем забыл! Ведь вы внучка Диегоня.
— Я никогда не видела деда. Я родилась вскоре после того, как улетел звездолет. Через два года.
— Как вы еще молоды, Дьеньи!
Разговор снова прервался. Двое мужчин и девушка молча прислушивались, тревожно всматриваясь в темноту.
— Скорей бы рассвет!
Долгое время звери, бродящие по лесу, не подавали голоса. Тишину нарушал только шум деревьев, раскачивающихся под свирепыми порывами ветра. Громадные птицы, так недавно упорно нападавшие на путников, не появлялись больше.
На мгновение мелькнул и погас свет.
— До рассвета еще три часа, — сказал Вьиньинь.
