Артем очнулся, лежа под брюхом вездехода на холодной и сырой земле. Вокруг стояли промозглые туманные сумерки, какие бывают поздним осенним вечером.
Невдалеке, подобно статуе командора, скрестив руки и уронив голову на грудь, стоял Адракс. Глаза его были закрыты. Казалось, он спал.
— Ночь кончилась? — спросил Артем первое, что пришло на ум.
Не дождавшись ответа, он с трудом сел. При этом все внутри Артема, от мозга до желудка, болезненно содрогнулось, словно его тело превратилось в сосуд, переполненный страданием.
— Ночь? — выйдя из оцепенения, переспросил Адракс. — Ночь кончилась. Можешь быть спокоен.
— А что с остальными?
— Они там. — Адракс указал на кабину вездехода. — Спят.
— Где мы сейчас?
— Не берусь судить об этом достаточно точно. Но с тех пор, как машина остановилась, сверху все время что-то каплет. Не похоже, чтобы нам угрожала смерть в пламени.
— А где черепахи?
— Проползают мимо время от времени. Одна недавно чуть на нас не напоролась.
— Наверное, это действительно их страна.
— Все может быть. Но место довольно странное.
Он наклонился и растер между пальцами щепотку грунта. Артем машинально последовал его примеру. Почва действительно была какая-то диковинная — не то древесная труха, не то грубо перемолотая костная мука. Запах ее не вызвал в памяти Артема никаких определенных ассоциаций.
— Каким бы этот мир ни был, он наверняка лучше того, который мы покинули.
— Будем надеяться.
— Значит, ты привел сюда вездеход ночью… на четырех лапах… Ты спас нас всех. Спасибо.
— Не стоит благодарности. Говоря откровенно, ваша жизнь меня совсем не интересует. Более того, кое-кто из вас даже может представлять для меня опасность — чисто условную, но все же опасность. Так что спасать вас я совсем не собирался.
— Спасая себя, ты спас и нас.
— Опасность, угрожающая мне, куда серьезнее, чем Так напугавшее вас Лето. От него я мог бы спастись в любой момент. Для этого достаточно было только подать знак…
— Почему же ты его не подал? Твои друзья, должно быть, обеспокоены твоей судьбой.
— Друзей у меня никогда не было и быть не может. А сигнал этот предназначается моему самому опасному врагу. Будь спокоен, он мигом вытащит меня из переделки. Ты, кажется, назвал наш мир Тропой. Так вот, знай — меня подкарауливают на каждом повороте этой Тропы.
— И здесь тоже? — Артем встал, держась за лапу вездехода. Внезапная откровенность Адракса растрогала его.
— Скоро я это узнаю.
Оставив Адракса, вновь принявшего прежнюю позу, снаружи, Артем вернулся в кабину вездехода. Напряжение последних часов спало, уступив место чувству бесконечной усталости.
К его удивлению, Надежды в кабине не было. Калека ползал по полу, среди пустых сосудов высокого давления и в беспорядке разбросанного инструмента.
— Ты потерял что-нибудь? — спросил Артем, уже догадываясь о цели поисков Калеки.
Тот быстро закивал и изобразил руками что-то длинное и узкое. Вид при этом у него был весьма озабоченный.
«Действительно, куда мог подеваться клинок? — подумал Артем. — Жаль терять такую красивую вещь. Тем более, что это наше единственное приличное оружие».
Вдвоем они облазили всю кабину, но клинка так и не обнаружили. Осталось предположить, что он был утерян во время ночного марша, скорее всего, при аварии. Впрочем, было еще одно место, в котором можно было бы поискать пропажу — просторные одежды Адракса. Но еще неизвестно, как тот отнесется к личному обыску.
Надежду Артем обнаружил в двигательном отсеке. Бледная и растрепанная, она выглядела очень неважно. Полные слез глаза казались озерами скорби.
— Тебя обидел кто-нибудь? — спросил Артем.
— Нет, — она всхлипнула.
— Тогда почему ты здесь?
— Он! — девчонка указала в сторону кабины. — Он! Он там! Калека! Я не могу находиться рядом с ним!
— Да что же случилось? Что он тебе сделал?
— Сон! — Надежда затряслась, как в лихорадке. — Сон! Я видела страшный сон!
— Опять наваждение?
— Нет! Нет! Нет! — Она встала и, двигаясь, как сомнамбула, прошла в кабину.
Калека, видимо, смирившийся с потерей клинка, мирно спал прямо на полу. Наклонившись, Надежда долго всматривалась в его лицо, а затем схватила молоток и прежде, чем Артем успел остановить ее, ударила спящего куда-то между ухом и виском. Удар вышел слабый, неловкий, и Калека вскочил, как ошпаренный.
— Дерьмо! Грязь! — прохрипела Надежда, протягивая ему молоток. — Клоп вонючий! Бей себя по башке!
Изумленно хлопая глазами, Калека изо всей силы заехал себя молотком по лбу. Потом еще раз и еще. На стенку кабины брызнула кровь. Артем кинулся к Калеке, стараясь вырвать молоток, но это было тоже самое, что бороться с каменной глыбой.
— Еще! Еще! — кричала Надежда. Ее глаза подернулись мутью, точь-в-точь, как это иногда случалось с Адраксом. — А теперь по зубам! По зубам!
Сцена была жуткая и отвратительная. Истерический визг девчонки не мог заглушить тупые удары молотка. Кровь заливала лицо Калеки. Его губы превратились в багровое месиво, но зубы продолжали прочно держаться на своих местах.
— Сильнее! — бесновалась Надежда. — Сильнее! Помнишь, чудовище, что ты сделал?
— Не надо так поступать, дочь судьи! — раздался от дверей голос Адракса. — Прекрати. Даже если он что-то и сделал во вред тебе, то сейчас ничего не вспомнит.
Надежда повалилась в кресло и зарыдала. Калека аккуратно очистил молоток от крови и клочьев волос, положил на прежнее место и жалко улыбнулся разбитым ртом.
— Что он все-таки тебе сделал? — Артем наклонился над Надеждой. — Скажи?
— Я не знаю, — простонала она. — Я не помню!
Когда Надежда немного успокоилась, Артем вывел ее из вездехода на свежий воздух. Туман стал, пожалуй, еще гуще, с неба по-прежнему сыпал мелкий дождь. Громадная куполообразная тень проползла мимо — это возвращались в родные края последние уцелевшие черепахи.
Как странно устроена человеческая память, подумал Артем. Прошло совсем немного времени, а кажется, что ровным счетом ничего и не было — ни опаленного страшным жаром неба, ни пылающей степи, ни поломанных лап машины, ни этой отчаянной переправы через мертвую реку, ни безумной гонки во мраке Черной ночи. Все осталось позади — все, кроме усталости и боли.
Он поднес к лицу красную ошпаренную ладонь с сожженными подушечками пальцев.
Надежда шла рядом, вцепившись в его рукав. Адракс стоял на прежнем месте, оскалившись и слепо глядя вдаль. Его обычно бесстрастное лицо искажала гримаса отвращения.
