– А Рашен своей властью. У него бланков наградных должен быть полный сейф. А когда все наладится, Адмиралтейство утвердит.
– Энди, милый, – сказала Ива очень серьезным тоном. – Проснись. Ничего уже не наладится. Вообще. Никогда.
– Почему? – удивился Эндрю. – Кто это тебе сказал? Паникер Боровский?
– Ты подумай головой. Вот этой умной, любимой моей головой… – Ива осторожно поцеловала Эндрю в лоб. Задумчиво облизнула губу. И вдруг схватила Вернера за шиворот и принялась трясти.
– Ой! – воскликнул Эндрю. – Не так резко! Солнышко, за что?
– Тьфу! – Ива поняла, что делает не совсем то, что положено вытворять с человеком, у которого сотрясение мозга. – Вставай! Если можешь… Погоди, дай помогу. Ну? Руку!
– Да что такое?! – притворно возмутился Эндрю, но руку Ивы все–таки принял. Встал и заметно пошатнулся.
– К Эпштейну! – приказала Ива, обхватывая Эндрю за талию. – Не бегом, но очень быстро. Пошли! Ты чем голову заклеил, врунишка? Ну как тебе не стыдно, а?!
– Интересно, откуда девушка знает вкус силиконового герметика? – спросил Эндрю окружающее пространство, осторожно переставляя ноги. Мало того, что у него кружилась голова, так он еще и слегка хромал. – Что–то я о таких извращениях еще не слышал.
– Я знаю вкус медицинского клея, дурак! – сказала Ива в сердцах.
– А его где лизала? – поинтересовался Эндрю невинным тоном.
– Мордой билась, – объяснила Ива грубо, но по существу. – Зашивать времени не было, плеснули клея, чтоб губа не висела. Я когда очнулась, у меня полный рот этой дряни был.
Из бокового прохода им навстречу появились давешние техники. Головы оказались забинтованы уже у обоих.
– Кретины!!! – рявкнула Ива на них. – Уроды!
– Виноват, мэм? – спросил тот, у которого руки остались целы. Он опять, как и в боевой рубке, тащил за собой второго за здоровую конечность. Этот на злобную реплику старшего по званию никак не отреагировал. Похоже, его серьезно мутило.
Ива вознамерилась объяснить, почему техники кретины и уроды, но Эндрю ее перебил.
– Закончите там, – сказал он. – Сейчас же.
– Да, сэр! – кивнул дееспособный техник и быстро уволок индифферентного коллегу подальше от разъяренной женщины–навигатора.
– Тактические характеристики, – объяснил Эндрю. – Не имеем права. Должны. Полностью восстановить, – речь его вдруг стала прерывистой и затрудненной. Видимо, пока он был занят своим делом, у него хватало сил держаться. А теперь силы кончились.
– Иди, – сказала Ива, внутренне содрогаясь. – Не останавливайся.
– Даже если резерв в порядке. Ребята обязаны. Дать все двести процентов. Бедные ребята. Как их побило, – бормотал Эндрю. – Слушай. Может, отдохнем? Секунду… – и начал валиться на пол. Ива поймала его и осторожно уложила. Почувствовала, как дрожат губы, и этот признак надвигающейся истерики заставил ее действовать. Подбородком она нажала рычажок на воротнике.
– Эпштейн! – закричала Ива в микрофон, с беспомощным ужасом глядя в закатившиеся глаза Эндрю. – Эпштейн! Док! Отзовись! Да отзовись же, чтоб ты сдох!!!
* * *
Через сутки чужой превратился в крошечную точку на кормовом сегменте обзорного экрана. Положение останков чужака на всякий случай обозначал специальный маркер. Ива и Фокс то и дело на него озирались. Слишком уж много неприятностей принес «Тушканчику» этот красный треугольничек с быстро увеличивающимся числом метров сверху.
«И чего эта тварь болталась возле нашего бакена?» – спрашивал Фокс всех, кто заходил в рубку.
Ответы разнились от «вынюхивала что–то, сука» до «надо было ей, вот и болталась».
Сам корабль не особенно пострадал. Ходовая и боевая части работали просто идеально (учиненные Вернером разрушения его команда устранила так быстро, что никто и не заметил). Рассыпалось несколько внутренних перегородок на жилой палубе и треснула в двух местах переборка, отделяющая реакторный отсек. Самопроизвольно отстрелился и улетел так резво, что уже не поймаешь, аварийный модуль резервного командного поста. На складах побился слабо закрепленный груз. Но в целом ни одна из этих проблем ущерба боеспособности не нанесла.
Зато прорвало трубы регенерационной системы. И не где–нибудь, а в нежно любимой экипажем зоне отдыха. И пока дежурная вахта суетилась, подбирая раненых и пересчитывая живых, дерьмо успело заполнить до краев бассейн, затопить прилегающие душевые и так уделать кают–компанию, словно в ней резвился ассенизационный обоз.
Разъяренный Боровский объявил авральные работы и загнал на приборку столько народу, сколько удалось поймать. От старпома прятались по всем углам, и это приключение слегка разрядило обстановку на корабле.
Потому что трупов оказалось, как и предполагал Рашен, достаточно. Восемнадцать. И еще десяток человек с серьезными переломами и тяжелым сотрясением мозга. И еще пятнадцать с мелкими повреждениями. В их число попал и Вернер, которого док накачал лекарствами и отправил спать.
В прозрачном саркофаге медлаборатории лежал нарушивший технику безопасности связист. Все его тело превратилось в один громадный синяк, лицу требовалась дорогая пластика, но лейтенант был жив. Ввиду чего Боровский заочно влепил ему тридцать суток ареста с отсрочкой исполнения и лишил премиальных за год.
Иву утешали всем экипажем. Разве что Линда не сказала ей ни слова, только заглянула в глаза и крепко пожала руку. А все остальные хором уверяли, что она молодец и действовала правильно. Общественное мнение как–то вообще не учитывало, что смертельный номер с кувырком Ива не сама выдумала, а просто идеально выполнила приказ. Но поблагодарить кого–то людям было необходимо, а истинный виновник торжества, Рашен, во–первых, оказался труднодосягаем, а во–вторых, не выглядел особенно расстроенным из–за потерь. Он скорее выглядел злым. Адмирал лично разобрал каждый случай, когда травму получил человек, которому на момент кувырка полагалось быть пристегнутым хоть к чему–нибудь. Самих людей – тех, кто по состоянию здоровья мог его выслушать, – он не особенно ругал. Зато в пух и прах разнес их командиров. А явившегося с повинной головой Боровского, формально отвечающего за соблюдение техники безопасности на всем корабле, вообще не тронул. Едва старпом приблизился к нему на два шага, Рашен сморщил нос и сказал:
– Фу! Иди отсюда! Топай обратно говно черпать!
– Да мы уж вычерпали, – печально сообщил Боровский, принюхиваясь. – Мы теперь все чистим и дезинфицируем.
– Себя потом не забудь продезинфицировать… Спаситель человечества.
