Но шприца не было, а будильник тикал. Чертовски быстро, как заметил Раутон. Он заметил также, что на противоположной стороне вагона, на высоте ящика, в полуметре от него, чернеет прямоугольная щель, такая широкая, что в нее можно просунуть руку.
Он на четвереньках пролез под вагоном. Поднявшись с другой стороны вагона, он увидел, что находится в полуметре от головы профессора, сидевшего спиной к нему. Свечу, к сожалению, загораживала выступающая доска, задуть ее не получится. Вдруг что-то деликатно прикоснулось к ноге репортера. Он вздрогнул от неожиданности, потом наклонился: это был маленький худой котенок, который терся спинкой о его ногу, тихонько урча.
Раутон поднял котенка, взял его на руки и ласково погладил.
«Что любят старые, траченные молью книжники? – подумал он. – Котов любят. Что ж, пусть золото идет к золоту!»
Он осторожно поставил котенка на край щели и слегка подтолкнул его сзади. Котенок тихо мяукнул и спрыгнул в вагон, а репортер прильнул к отверстию, наблюдая за тем, что происходит внутри.
Профессор вздрогнул и поднял руку с порошком, но, увидев, что причиной шума является кот, успокоился. Что-то похожее на смутную, очень вымученную улыбку появилось на его сжатых, сухих губах.
– Кот… – шепнул он. – Кис… кс… котик.
Кот подошел к профессору, и тот протянул руку. Трубка с порошком мешала ему, поэтому он положил ее на ящик. Она поблескивала на расстоянии двух ладоней от глаз репортера, которые при этом чуть было не вылезли из орбит, словно желая к ней приблизиться. Раутон вынул из кармана пробирку с солью и приготовился к решающему удару. В левую руку он взял маленький камешек и перебросил его через вагон так, как учил это делать покойный писатель Карл Май. Раздался короткий, легкий стук, и профессор отпустил кота, невольно повернув голову в сторону источника звука. Продолжалось это меньше секунды.
Профессор успокоился. Снова посмотрел на часы: увидев, что до восьми часов осталось всего три минуты, он опустил кота на пол и протянул руку к пробирке.
– Добрый вечер, – сказал Раутон.
Профессор вздрогнул, схватился за сердце и попятился к стене, но мгновенно овладел собой. Он взял пробирку и поднес ее к пламени.
– Фи, вы хотите нарушить свое слово? – сказал репортер. – Ведь до восьми осталось еще три минуты.
Профессор недоуменно посмотрел в темноту. Это должен был быть какой-то до безумия отважный человек, раз он говорит таким тоном. А может быть, у него есть оружие и он целится в него?
– Револьвер вам ничем не поможет, – сказал он на всякий случай. – Вы видите, что дно пробирки находится в двух сантиметрах от пламени. Даже если вы в меня попадете, я успею сунуть ее в огонь.
– Вижу, – сказал Раутон, – но у меня нет никакого револьвера.
– Кто вы? Чего вы хотите? Уходите отсюда!
– Разве не все равно, где умирать? Я хотел поговорить с вами.
– Вы с ума сошли? Идите отсюда! Через две с половиной минуты произойдет что-то чудовищное, что-то страшное – такой катаклизм, которого не знало человечество.
– Хорошо, – сказал репортер, – на человечество я согласен, но чего вы хотите от котенка?
– Что? Как?
– Чем перед вами провинился кот, за что вы хотите его убить?
– Я – кота?
– Профессор, а такой непонятливый, – материнским тоном сказал Раутон, – ведь, устраивая конец света, вы также убьете и кота.
– Прочь! – закричал профессор, а рука с трубкой задрожала. – Уходите! Через две минуты… через две минуты… – Он тяжело дышал, как безумный глядя на часы.
Большие капли пота выступали у него на лбу и стекали по лицу.
– А может, еще не поздно остановиться? – мягко сказал Раутон. – Вот подумайте. Столько прекрасных вещей есть на свете: птицы, цветы, женщины. Огромное большинство из них даже не знает, что должно сейчас умереть. Это не очень-то красиво – из частных соображений устраивать публичный конец света.
– Да что вы знаете! – рявкнул профессор.
– Я знаю не столько, сколько вы, но все-таки кое-что знаю. Подумайте о звездах. Тысячи людей смотрят на них в ночи: мужчины, которые стоят на кораблях в океане; эскимосы в полярных льдах; негры… Почему вы хотите все это у них отнять? Отобрать можно лишь то, что давал, да и это не очень красиво.
– Подите прочь со своей моралью, – выдохнул профессор, – а то… а то…
– А то – что? Вы и так собираетесь сотворить самое наихудшее, так что пугать меня вам нечем. Вы в самом деле хотите поднести пробирку к огню? Но зачем? Ведь если все погибнет, вы даже не получите никакого удовлетворения…
– Прочь! – крикнул Фаррагус.
Оставалось еще шестьдесят секунд.
– Успокойтесь, пожалуйста. Я должен сказать вам кое-что очень неприятное.
Профессор язвительно рассмеялся:
– Интересно, что может быть для меня неприятным. Но поторопитесь, осталось сорок секунд!
– Не спешите, пожалуйста. У нас есть время. Понимаете… приготовьтесь к плохому известию.
– Идиотизм… вы меня не обманете, – буркнул Фаррагус.
– Я вас не собираюсь обманывать. Я Раутон из «Ивнинг стар», тот, который написал о вас статью, помните?
– Ну и что с того? Вы хотите, чтобы я по этой причине не поместил пробирку в огонь?
– Нет… но понимаете, порошок в вашей пробирке – это не совсем генетон.
Профессор быстро приблизил пробирку к глазам.
– Вы лжете… Что это значит – не совсем?
– Я не хотел бы, чтобы вы волновались… Говорят, что у вас больное сердце. Понимаете, я забрал этот порошок.
– А что здесь? Может быть, сахар? – язвительно спросил Фаррагус. – Ну, довольно. У вас есть время, чтобы быстренько помолиться, если вы верующий. Мне это не нужно.
Стрелка часов почти дошла до края. Оставалось десять секунд.
– Нет, это не сахар, это соль, – пояснил репортер. – Пожалуйста, будьте осторожны с пробиркой: в огне сухая соль лопается, не обожгитесь…
Фаррагус рявкнул и сунул пробирку в огонь.
– Только спокойно, спокойно, – говорил репортер как ребенку. – Все будет хорошо… вот видите.
Пошел девятый час. Пламя объяло стекло, порошок в пробирке действительно затрещал. И это все.
– Не взрывается, – простонал профессор. – Негодяй, что вы сделали?
– Я ведь вам сказал. Я подменил эти пробирки.
– Это правда? Когда?
– Минуту назад, когда вы отвернулись. Это я бросил камешек. Вы не беспокойтесь. Генетон наверняка является замечательным открытием, но лучше этого не пробовать.
– Действительно, не взрывается. – Профессор сунул пробирку в самое пламя.
– Никогда не видел, чтобы соль взрывалась, да еще и не очень чистая.
Профессор дышал все громче. Вдруг трубка выпала из его рук и разбилась.
– Вам плохо? – сказал репортер. Он быстро пролез под вагоном на другую сторону путей, изо всех сил толкнул дверь и вскочил внутрь.
