Только Помфрет отозвался:
— Что ж, неплохая идея, Чарли!
Вот уже голубые искры заскользили к нам от стен по волнистым силовым линиям. Тонкие серебристо-голубые молнии посыпались с далекого потолка. Начал содрогаться пол.
— Что-то мне плохо, босс! — с трудом проговорил Чарли. — Постараюсь остаться с вами, но…
Эти слова звучали уже как у патефона с кончившимся заводом.
— Нечего сказать, хороший помощник — как раз тогда, когда он нужен! — сердито произнес Помфрет.
Лотти снова хихикнула, но Бреннан одернул ее. Фиб схватила Бреннана за руку.
Что же нам делать дальше?
— Никто не видит дверей? — резко спросил я. По всему телу я ощущал, как колючую паутину, множество электрических покалываний: ощущение не из приятных… — Если б мы все-таки сумели выбраться отсюда, то…
Я не кончил фразы.
Как и все, я отпрянул назад, открыв рот перед невиданным зрелищем.
Один из утукку сам отделился от титанического фриза, спрыгнул со стены и прошествовал по блестящему стальному полу; когти скребли и звенели по металлу.
Помфрет поднял пистолет.
— Нет! Стой, Джордж! — я отвел руку. — Он еще в полусне. Этот фриз — что-то вроде склепа времени! Камушкей Бессмертный будит тех, кого ему нужно…
— Мы и сами видим! — рассердился Бреннан. Он набрал воздуху, готовясь к схватке. — Будем следить! Смотри за ним в оба! Видишь — глаза закрыты. Как откроет — сразу стреляй!
— Два раза нам повторять не надо! — недовольно ответил Помфрет, держа точный прицел.
Утукку, спрыгнувший с фриза, продолжал сонно пошатываться. Он открывал и закрывал свой широкий кривой клюв, под которым висел, как у индюка, красно-синий кожаный мешок.
И вдруг из пустоты начал проступать мерцающий фиолетовый шар, окружая утукку переливчатым пурпурным ореолом. Глаза зверя открылись. Он сразу увидел нас и, под действием автоматического рефлекса гнева, приготовился к прыжку, — но тут в одно мгновение все исчезло — и фиолетовый шар, и монстр внутри него.
Мы стояли потрясенные, поникшие, под дождем электрических разрядов, стекающих прямо из воздуха и вонзающихся иголками в кожу.
— Это высшая ступень науки, — тихо произнес Бреннан. — Никакого колдовства!
Действительно: как это ни странно, но кошмар, давивший на нас все это время, исчез, когда мы поняли, что над нами измывается не мистический Мумбо-Юмбо, а реальный враг, обладающий оружием мощного, но все же не беспредельного действия…
— Хоп! — произнес Чарли, выходя из своего электрического опьянения.
— Ну что, неплохо повеселился? — усмехнулся не без зависти Помфрет. А теперь включайся в работу! Мы ведь все еще сидим в этой дьявольской дыре!
Со скрипом и звоном Чарли начал расправлять свои металлические члены.
— Конечно, босс! Улавливаю наличие какой-то очень слабой жизненной силы, на пределе, но… — Его безобразное железное лицо вновь обратилось к зловещим ступеням и черному занавесу, жесткие складки которого смыкались над этой гигантской лестницей. — Там есть что-то… что-то для меня непонятное…
Все мы, как один, повернулись в ту сторону.
Ступени тоже были черные, словно покрытые паутиной многовекового зла. Теперь мы знали, мы точно знали, что Камушкей Бессмертный заключен именно здесь, за этим железным занавесом!..
И когда мы поняли, что находимся там, куда стремились, — у порога Склепа Времени, — нас поразила простота окружения, ведь мы ждали увидеть совсем иное…
Лотти снова захихикала, но ее нелепый смех заглох в кисловатом грозовом воздухе.
— Если это то самое место, куда мы добирались… — начал Помфрет, но запнулся и растерянно взглянул на нас.
— То как нам туда проникнуть? — закончила за него Фиб.
И жалкий же вид имели мы — кучка зевак с открытыми ртами, измазанные грязью, оборванные карлики под сводами футуристического собора…
Лотти извлекла компакт-пудру из какого-то тайника в своем разорванном платье; для меня осталось тайной, как это моим друзьям после всех передряг удалось сохранить на себе хоть что-нибудь. Собственно, вся одежда превратилась в лохмотья, уцелели лишь прочные кобуры наших пистолетов. Ну, пристойность мы пока что соблюдали, но скоро окажемся в костюмах Адама и Евы…
Вот и нечто новое: какое-то желтое сияние возникло в дальнем конце нашей залы. Словно огонек свечи — но высотой побольше рождественской елки на Трафальгарской площади. Почему-то казалось, что это тихое желтое пламя не излучает, а наоборот — всасывает свет в себя, потому что стальные стены стали еще темней…
Наши глаза еще болели после страшного пожара, но странное дело — немигающее пламя этого непонятного источника благотворно влияло на глаза, снимало боль, как удивительный бальзам…
А вот еще один столб пламени вырос рядом — в стороне и сзади от первого, такое же неподвижное тихое свечение, но по цвету — нежно-розовое.
— Они… ведь их только что не было… — произнесла дрожащим голосом Фиб.
— Они не движутся, это не огонь, — выдавил из себя Бреннан. Взглянув ему в лицо, мрачное, грязное, небритое, с запавшими глазами, — я понял, в каком напряжении находится этот человек, взваливший на себя чудовищный груз ответственности.
— Не знаю, что это такое, — решительно поднял Помфрет свой «Фарли-экспресс», — но вот сейчас мы это и узнаем.
— Стой, Джордж! — в который уже раз удержал я своего друга от ненужной стрельбы. — Чем они тебе насолили? Это же не звери! Не гады с железными лапами!
— Ну-у… Так что же делать?
— Может, у нас есть друзья…
— Нет у нас тут никаких друзей, ни одного друга! — раздался за моей спиной визг Лотти. Опять нервный срыв — не выдерживает, девушка такого напряжения…
Удивляться приходилось скорее тому, что мы еще живы. Я размышлял: и странность нашего положения, и опустошенность, ощущаемая всеми, и колоссальные пропорции страшного пустого зала, и дыхание угрозы от зловещего железного занавеса — все это могло быть придумано Зверем Времени, чтобы запугать и уничтожить нас. Я снова подошел к стене с фризом, влекомый желанием еще раз пощупать текстуру материала и попытаться связать, сравнить между собой эти два уровня развития: адскую мастерскую Зверя и технологию искусственного тела в нашей собственной эпохе. А тем временем оба столба недвижного пламени, розовый и желтый, продолжали светиться в дальнем конце зала.
Я произнес слово «друзья», но от этих светящих столбов исходило поле не дружбы, а скорее — не-враждебности. Я воспринимал их как нечто отчужденно-холодное, стоящее вне нас и над нами — ничтожными смертными…
