– А служба безопасности?..
– Ее охраняют. Если в этом есть хоть какой-нибудь смысл.
– А Буццо?
– У него вроде бы все чисто, – Де Гроот фыркнула, рассерженно и недоумевающе, – С него все это как с гуся вода. Считает, что смерть Нисиде вызвана естественными причинами, у Вайолет в организме какой-то безвредный поллютант, а ваши анализы на холеру – просто подлог, чтобы создать шумиху в прессе. По-моему, единственное, что его волнует, – как по окончании конференции добраться до дому, если аэропорт будет все еще закрыт.
– Но телохранители у него есть?
– Не знаю; у него спросите. Да, и еще. Вайолет просила, чтобы он сам дал пресс-конференцию и объявил о слабых местах своей ТВ. Антивирусные препараты очень ослабляют; ей так плохо, она едва говорит. Буццо дал ей какое-то расплывчатое обещание – а потом принялся нашептывать мне что-то насчет того, что, прежде чем отказываться от своей теории, ему нужно проработать проблему более детально. Так что не знаю, как он поступит.
От ярости и разочарования потемнело в глазах, но все же я выдавил:
– Все факты ему известны; решать ему.
Думать о врагах Бундо не хотелось. Тело Сары Найт не найдено, но сама мысль о том, что ее убийца еще в Безгосударстве, пугала больше всего. Умеренные отпустили меня на все четыре стороны, как только сочли, что все равно достигнут желаемого. Однажды меня уже чуть не убили экстремисты – а ведь на меня даже и не нацеливались.
– Даже если это оружие может выстрелить в любой момент, – размышлял я вслух, – нет такой медицинской процедуры, которую можно проделать в Безгосударстве и нельзя – в санитарном самолете, верно? А ваше правительство, конечно же, захочет прислать полностью оснащенный летающий военный госпиталь…
Де Гроот глухо рассмеялась.
– Да? Как у вас все просто! Есть у Вайолет несколько друзей в высших сферах – но есть и заклятые враги… А большинство там – долбаные прагматики, которые с удовольствием используют ее, как сочтут нужным. Чтобы они да раскачались взвесить все «за» и «против», стали бы спорить, отстаивать свою точку зрения, приняли бы решение – и все это в один день! Да для этого чудо должно свершиться. Даже будь в Безгосударстве мир и покой, даже если бы самолет мог сесть в аэропорту!
– Да ладно вам! Весь остров плоский, как шоссе! Ну, допустим, на побережьях топко, но клочок достаточно твердой земли радиусом километров двадцать найдется наверняка.
– Только в пределах досягаемости ракет из аэропорта.
– Да, но с чего бандитам препятствовать эвакуации больных? Скорее всего, они готовы к тому, что вот-вот появятся иностранные военные суда – забрать с острова соотечественников. Ну а самолет – какая разница? Только быстрее.
Де Гроот печально покачала головой. Хотелось бы ей, чтобы я ее убедил, – только не получается.
– Сколько бы мы с вами ни рассуждали тут о риске, все это – гадание на кофейной гуще. Правительство будет оценивать ситуацию согласно собственной точке зрения; и с налету никаких решений оно не примет. Одно дело – десять тысяч долларов на благотворительный рейс, и совсем другое – сбитый над Безгосударством самолет. Вайолет – да и любому человеку в здравом уме – меньше всего хотелось бы ни за что ни про что отправить к праотцам невинных людей.
Я отвернулся, шагнул к окну. Судя по виду лежащей внизу улицы, в Безгосударстве действительно царили мир и покой. Но какую бы кровавую смуту ни задумали бандиты, без сомнения, меньше всего их нанимателям понравилось бы появление всемирно известной мученицы от технолиберации. Потому-то «Ин-Ген-Юши» и не имело смысла ее убивать: ее смерть была бы для них такой же катастрофой, как и ее широко разрекламированная эмиграция.
И все же положение деликатное. Что признали бы они, сделай они для нее исключение? И какой сценарий сочли бы наиболее опасным для противобойкотного движения: назидательную сказочку о трагической смерти Мосалы в результате опрометчивых заигрываний с изменниками или душещипательную историю выздоровления на борту спасательного самолета, уносящего ее обратно в стан единомышленников (где каждый ген принадлежит своему полноправному владельцу и на каждую болезнь есть быстродействующее лекарство)?
Но пока еще они, скорее всего, и не ведают, перед каким нелегким выбором вскоре окажутся. Так что все зависит от того, кто сообщит им эту новость – сумеет ли он убедить их принять правильное решение.
Я повернулся к де Гроот.
– А что, если удастся уломать бандитов гарантировать беспрепятственный коридор для спасательного рейса? Сделать для этого публичное заявление? Могли бы вы сдвинуть дело с места, если будет такой шанс? – Я сжал кулаки, пытаясь подавить поднимающуюся в душе панику. Да понимаю ли я, что говорю? Дав такое обещание, назад уже не отыграешь.
Но я ведь уже обещал лучше плавать.
Де Гроот, казалось, раздирали сомнения.
– Вайолет еще даже не сказала ни Венди, ни Макомпо. И взяла с меня клятву молчать. Венди сейчас в деловой поездке в Торонто.
– Может лоббировать из Кейптауна – значит, может и из Торонто. И Вайолет сейчас мыслит не вполне отчетливо. Скажите ее матери все. И мужу. Если понадобится, скажите Марианне Фокс и всему МСФТ.
Поколебавшись, де Гроот неуверенно кивнула.
– Попробовать стоит. Стоит попробовать все. Но как, no-вашему мы сможем получить какие-то гарантии от бандитов?
– План А: изо всех сил надеяться, что они отвечают на телефонные звонки. Потому что идти в аэропорт и вести личные переговоры я вовсе не жажду.
На центре острова вторжение, казалось, никак не отразилось, но за четыре улицы от аэропорта обстановка резко переменилась. Ни баррикад, ни предупреждающих надписей – и ни души. Вечерело. Улицы за моей спиной кишели народом, всего в пятистах метрах от захваченных зданий работали магазины и рестораны, но едва я пересек незримую границу, меня обступили руины – точно внезапно порожденная самим Безгосударством уменьшенная копия павших жертвой компьютерных сетей мертвых городов.
Не свистели над головой пули, ничто не напоминало зону военных действий, но, куда идти, чего ожидать – я не знал. Опыта работы на полях сражений у меня никакого; избрав научную журналистику, я всегда с радостью сознавал, что ничего опаснее конференции по биоэтике мне снимать не придется.
Вот и вход в зал для пассажиров – широкий черный прямоугольник. В десятке метров валяются осколки стеклянных дверей. Окна разбиты, растения и статуи раскурочены; стены в каких-то странных рубцах, будто их обдирали когтями. Я надеялся увидеть часовых: хоть какой-то признак упорядоченности, свидетельство строгого разделения функций. А тут, видно, расположилась скорее банда грабителей – сидят в темноте и дожидаются, пока кто-нибудь забредет.
