— Лёнь, завтра, когда цемент застынет, я дам тебе сделать, так как ты захочешь. Если не передумаешь. И если всё получиться хорошо, следующую печь, будешь класть самостоятельно.
И что я делаю? Десятый год пацану… А где выход? Взрослых охотников к этому делу не приставишь. Они уже не перестроятся. Да и нельзя пока. Животноводством я ещё не обзавёлся. Вот когда обзаведусь, и охотники будут не так востребованы, тогда займусь ими вплотную.
Лёнька был доволен. Идя вприпрыжку рядом со мной он завалил меня кучей вопросов, на некоторые из которых я не мог ответить.
— А почему в доме печь, до крыши,… — Лёня замялся вспоминая незнакомое слово, — до потолка, а здесь маленькая?
— А, правда, что наш дом каменный?
Ну, да, дом покрыт сайдингом и кирпичных стен не видно, а внутри обклеены обоями.
— А можно построить дом больше нашего?
И так до самой кузни. Хорошо, что близко идти, иначе я бы взвыл как саблезубый волк.
Около кузни на маленькой скамеечке сидела Алёна и, подобрав ручки на колени, прищурившись, смотрела на сваленную кучку железа. При нашем появлении она вздрогнула, но узнав меня, снова перевела взгляд на железо и, замерла.
За всё время, что эта девочка находится в Ауруме, я не слышал от неё ни одного слова. Бедняга, всё понимает, на тарабарском, но не говорит. Вообще. Её бы к хорошему психиатру сводить, да где ж его возьмёшь?
Погладив девочку по головке, я пропустил вперёд Лёньку, и пошёл вслед за ним.
Первое, что мне захотелось сделать, это прибить Кондрата на месте. Горна не было! С тяжёлой кувалдой в руках Кондрат доламывал то, что от него осталось. Земляной пол кузни был завален битым кирпичом, перемешанным с углём. Я непроизвольно потянулся к поясу, на котором, обычно, висят деревянный меч или мачете.
Повезло парню. Оружие я оставил дома, чтобы не мешало во время строительства.
— Всем стоять, — рыкнул я и, подпрыгнув к Кондрату, выхватил из рук занесённую вверх кувалду. От неожиданности, Кондрат по инерции продолжил движение, и чуть не налетел носом на остатки разбитого горна…
Налетел, гадёныш. Я ему пинка дал.
Кондрат поднялся быстро и, развернувшись в мою сторону, сжал кулаки… и тут же расслабился.
Поигрывая кувалдой, я посмотрел ему в переносицу.
— Я жду.
За зажатой в распорках трубой, послышалось шевеление, и на свет божий выбрался… чёрт. Весь в саже и копоти, с всклокоченными волосами, осторожно перешагивая босыми ногами через груду битого кирпича, ко мне пробрался… Борька!
— Не так, — сказал он загадочную фразу. — Не правильно.
Этот тоже здесь? Спелись, значит, у меня за спиной.
— Вы что тут натворили, сволочи? — я схватил мальца за ухо и поставил рядом с Кондратом. — Вы зачем кузню разгромили?
Потирая покрасневшее ухо, Борька начал что-то бубнить себе под нос.
— Что ты там булькаешь? Говори громче, и моли всех своих духов, чтобы я не всыпал вам обоим батогов.
— Не правильно, — повторил Борька. — Здесь всё сделано неправильно.
Во, блин, молокосос даёт! Дикарь, десяти лет нет, а меня учить начал как делать. И что? Кузнечный горн, который он только здесь и увидел.
— А вот я сейчас сниму ремень, и посмотрим как правильно или неправильно. И вообще, что ты понимаешь?
Борька поднял опущенную голову, и пожал плечами.
— Не знаю, оно само приходит. Закрываю глаза, и вижу как надо.
Это уже интересно. Неужели поганок наелся, и видения уже начинаются?
— Ну и как надо?
Борька развернулся на месте, и пошёл к стене за горном.
— Это делать надо так, — он показал на груду обычных, гранитных камней, с которыми у нас в последнее время напряг.
— Что надо делать? — не понял я.
Борька покачал головой.
— Та печь не ломается.
— Какая ещё печь?
— Ну, та. Где кирпичи делают.
Ой!
Продвинутый мэн, то есть я, дорвавшись до таких же «продвинутых» кирпичей… заменил ими, с дуру, более стойкий к высоким температурам камень. За красотой погнался, за прямыми углами. И теперь каждый раз перед началом работы занимаюсь заменой лопнувших кирпичей, и перевожу дефицитный цемент. И делать это надо за день, а лучше за два, до начала работы. Влага, сохранившаяся в цементе, при нагреве разрывает его вместе с кирпичами.
— Ну, ну… — я посмотрел на ничего непонимающего Кондрата и, протянул ему кувалду, — доделывай то, что начал.
Кондрат взял инструмент и вопросительно посмотрел на Борьку. Борька перевёл.
Всего один взмах и удар, понадобилось квадратному мальчишке, чтобы закончить разрушительное дело.
Я вздохнул. Моё детище, сделанное собственными руками, ломает какой-то дикарь. А я стою и смотрю. Ужас!
— Борис, здесь всё убрать. Кирпичи отнесите к Наде, и скажи Кондрату, чтобы раздробил их в пыль. А сам приступай к строительству нового горна, и смотри у меня… Лёньку в помощь на сегодня оставлю.
Я повернулся к Лёньке.
— Справитесь, или мне с вами остаться?
Близнецы переглянулись. Какой раз замечаю, как они «разговаривают» между собой. Телепатия у них, что ли?
— Справимся, — одновременно ответили мальчишки и выжидательно замерли.
— Хорошо, но чтобы к вечеру, здесь всё было чисто. Людей размещать негде.
Близнецы опять одновременно кивнули головами. Кондрат повторил их жест и, схватив большой обломок, потащил к выходу.
* * *
(348 день)
У дома царил форменный бардак. Уютное местечко под каштанами превратилось в скотобойню и мясокомбинат.
Застоявшиеся без охоты охотники дорвались. И новое оружие, которое мы им подарили в замен утраченного, тоже сделало своё дело. Добычи было много.
В последнее время, привычки охотников, немного изменились.
Плохонькие кривые копья с каменными наконечниками, не давали такой отдачи как то, которым мы их вооружили. Редкую и скудную добычу, охотники разделывали сами, и делили её между членами рода по своему усмотрению. Сейчас всё до наоборот. Копьеметалка и дротики, позволяют бить зверя, на таком расстоянии о котором охотники раньше и не мечтали. И копья с прямыми древками, и с тяжелыми стальными наконечниками, лучше пробивают толстую шкуру многих представителей местной фауны. И… разделывать стало слишком много и муторно. А учитывая моё требование к сохранности шкур, долго. Проще было отдать тушку женщинам, и бежать за следующей, пока зверь не ушёл на зимние пастбища.
Уж, как я был рад такому повороту… до тех пор пока это не повернулось против здравого смысла. А как повернулось, так теперь хожу с зажатым носом. Дышать нечем.
У нас под окнами, и перед крыльцом расположился зоомузей местной фауны, мечта таксидермиста, мясника, колбасника и продавца шаурмы с вокзала. Мне бы впору пускать слюни, да что-то кроме тошноты ничего не пускается. Вонь от сваленных большой горой кишок, пропитала покрытые пластиковым сайдингом стены дома, въелась в кору каштанов. По тротуарной плитке и по щелям между ними текут потоки крови и прочих нечистот, на что так обильны внутренности убиенных животных.
