Но в этот момент Ямасита пробормотал «Поехали!» и вытащил бумажный пакет с эмблемой какого-то музыкального магазина. Он бесцеремонно вытряхнул оттуда принцессу и поставил на татами. От пронзительного тона платья зарябило в глазах.
Гару кинулся к ней:
— Госпожа Корин!
Рука Ады, оставшись без поддержки, сиротливо повисла в воздухе. Деревенская девочка смотрела на них, не мигая, как будто эти карие, с тушевкой глаза и вправду могли видеть.
Принц подбежал к Корин и принялся целовать подол ее платья, расточать клятвы и признания; сжав ей руки, он что-то нашептывал ей на ухо, обнимал...
— Знаешь, Кондо, оставлю-ка я ее, пожалуй, у тебя, — сказал покрасневший Ямасита.
— Ада, как же так... — протянула Ясуко.
Маленькая ладошка уцепилась за подол ее юбки.
— Ясуко, пойдем отсюда.
Один глаз больше другого, ресницы застыли каплями, брови в ниточку: красотой Корин не блистала.
— Видишь, выходит, не во внешности дело. Гару любит принцессу. Он влюблен в нее уже целую вечность. Да будь она хоть последней жабой, все равно для Гару нет никого милее. Ведь я тоже полюбила его в драконьем обличье. Все ясно, — бормотала Ада, усевшись на край стола.
Ясуко места себе не находила от стыда. Идиотка! Ведь это ей взбрело в голову рискнуть. Решила создать свою копию, но чуть получше, покрасивее, в надежде, что Аду минует ее неудача. Думала, если Аде повезет, то, может, и ей самой будет не так горько. Если Аде повезет! Что же она, выходит, считала ее бесчувственной куклой?!
Сама же все прекрасно понимала. Гару не видит никого, кроме Корин. Дои не замечает никого, кроме Цуды. Как бы Ясуко ни прихорашивалась, Цудой ей все равно не стать. Как бы она ни старалась, из Ады не сделать Корин.
Все понимать и взвалить такое бремя на Аду! Самой-то небось слабо: Дои знать не знает, что кто-то дожидается его у окна, ему и дела до этого нет. Так зачем же надо было себя успокаивать такой ценой, мол, сегодня все будет в порядке, пусть не мне, так хоть Аде повезет?! А вышло в точности, как у нее, пустые фантазии...
— Ох, лучше бы я не устраивала сегодня эту встречу.
— Да что ты, — Ада беззаботно махнула рукой. — Не волнуйся за меня. Поверь, я себя люблю не меньше, чем Гару. Корин заполучила идеального принца, без единого изъяна. Но в этом-то и есть ее слабость. Для меня Гару останется Гару в любом обличье, ведь его доброта и храбрость никуда не исчезнут. Я горжусь этим, и поэтому не чувствую себя проигравшей.
— Ада...
Ясуко кончиками пальцев взяла куклу за руку. Какие маленькие у нее ладошки — целиком умещаются на подушечке пальца. Мягкие, чуть влажноватые, но такие холодные, что сердце сжимается.
— Давай поживем вместе. Мне надо тебе кое-что рассказать. Но это потом, когда мы обе немного придем в себя.
— Про любовь?
— Да. Знаешь, наши истории в чем-то похожи.
— Ой, Ясуко, расскажи обязательно. И еще...
— Что?
— Ты не могла бы снова нарисовать мне веснушки? А то мне без них как-то не по себе. Словно это и не я вовсе. Только чур не кляксы, а маленькие аккуратные конопушки!
Этой ночью Ада спала в изголовье великанской кровати. И хотя из-под маленького полотенчика, заменявшего ей одеяло, не доносилось ни звука, Ясуко уснула успокоенной.
Вечером следующего дня раздался звонок от Кондо.
— Ну как, закончил уже свое чудище?
— Ну да, копошится понемногу... А толку-то?
— Да в чем дело, случилось что-то?
Кондо выдержал странную паузу. В трубке слышался какой-то невнятный шум, доносились голоса официанток, принимавших заказ. Выходит, он звонил из кафе.
— Срочно приходи в нашу кофейню. Я уже и Ямаситу вызвал.
— Что случилось-то? — переспросила Ясуко.
Кондо вздохнул и ответил вопросом на вопрос:
— Ты когда собрала Аду?
— Подожди секунду... Да, точно, восьмого числа.
— Шесть дней назад? Значит, ей осталось от силы четыре дня. Эти их нейросетевые растения высыхают за десять дней.
Ясуко резко обернулась. Ее конопатая воспитанница стояла, отвернувшись, и увлеченно зубрила китайские стихи. Маленькая Ада самоотверженно боролась со страницами великанского учебника. «Э-эх, опа!» — подбадривала она себя.
— Ка к же это?
Ни о чем не подозревающая Ада прижала очередную страницу, будто раскатывала тонкое тесто, и весело улыбнулась Ясуко.
Кондо не стал тянуть с объяснениями: ему неожиданно позвонил сотрудник «Хиситомо» и объявил, что производство моделей прекращено «из этических соображений». Оказывается, «Хиситомо» решилась на авантюру с выпуском моделей, рассчитанных на десять дней жизни, понадеявшись, что за это время переменчивые фанаты успеют охладеть к своим любимцам. Но когда «умерли» первые фигурки, сделанные на пробу, не по себе стало даже менеджерам, давшим ход всему проекту. Что уж тут говорить о фанатах, которые умудряются привязаться даже к неподвижным моделям. Им-то каково будет?!
— Да уж, нам не позавидуешь, — Ямасита сидел со скорбным выражением лица. Ясуко комкала в руке фирменную желтую салфетку.
— А что они с ними сделают? Отберут у нас — и дальше что? Перед смертью разберут на детали? Нет уж, если они задумали какую-нибудь гадость, я им Аду ни за что не отдам.
— Да нет же, — заверил ее Кондо, но глаза у него были потухшие, словно у снулой рыбы. — Сказал, что, мол, понимает наши чувства, ощущает свою моральную ответственность и примет надлежащие меры. Вроде бы у них уже есть экспериментальный препарат, продлевающий жизнь готовых моделей. Так что, если повезет, они еще поживут. Сенсоры, правда, будут работать все хуже и хуже, но тут уж ничего не поделаешь.
— Ну, конечно, — возразил Ямасито. — Если даже все у них получится — ладно, предположим — все равно Корин-тян и прочим уготована роль подопытных кроликов. Да уж, извините меня, скверно все вышло... Эй, не смей реветь! — прикрикнул он, взглянув на Ясуко.
Кондо начинал тихо закипать:
— А еще он сказал, что если все получится, они снова подумают о серийном запуске. Так что, дескать, оставьте нам право на патент. Вот ведь сволочи: вечно у них одно на уме, отсюда все несчастья.
— Но ведь Ада все равно умрет когда-нибудь? Ведь умрет же?!
Ямасита одним глотком втянул в себя остатки остывшего кофе:
— Знаешь, не хочу сейчас травить тебе душу, но ты сама-то что, вечно жить собралась? Нас в жизни тоже ожидают разные передряги, а потом и смерть, хотя с их участью, конечно, не сравнить. Просто мы еще молоды, здоровы, вот и не думаем об этом. А на самом деле что мы, что они — та же бодяга.
— Прекрати!
— Я думаю, все-таки лучше вернуть их «Хиситомо», — торопливо выпалил Кондо, пытаясь предотвратить надвигающуюся ссору. — Чем смотреть, как они умирают у нас на глазах, лучше уж понадеяться на новое лекарство. Так у нас хоть надежда останется: может, они еще живы, может, сидят где-нибудь, болтают друг с другом. Ямасита, я и твою Корин верну, не возражаешь?
