Мартини содрогнулся.
— И все это — для водворения счастья на земле? Черт возьми, почему это счастье всегда навязывается людям силой, ценой потоков крови?
— Или потерей свободы, — тихо добавил Фишер. Друзья шли молча, подавленные ужасным зрелищем. Наконец, Мартини спросил:
— Вы довольны, Отто, что вас перевели в Главную лабораторию?
— Затрудняюсь вам ответить. Мое прежнее занятие не вполне удовлетворяло меня. Я почти совсем оставил научные работы. Завод питательных сред и питательных продуктов не требовал этого, а между тем он отнимал у меня все мое время. Теперь мне предстоит чисто лабораторная, исследовательская деятельность. Жизнь моя здесь будет обставлена не хуже, а может быть, и лучше. Вы сейчас увидите, в какой прекрасной местности находится отведенная мне вилла. Семья очень довольна, но все же… — Фишер несколько замялся.
— Вы хотите сказать, что есть и другая сторона?
— Теперь я очень близок к Куинслею. Мне приходится, главным образом, выполнять его задания. По правде сказать, я до сих пор не понимаю, какую он преследует цель.
— Он не раскрывает вам свой план, хотя бы в общих чертах?
— Наоборот, старается затемнить его.
— Однако вы, может быть, догадываетесь, чем он больше всего интересуется?
— Он более всего работает с мозгом и нервной системой.
— Я так и знал! — воскликнул Мартини с негодованием. — Я имел случай немного познакомиться с этой дьявольской работой.
— Шш, шш, дорогой Филиппе, не следует говорить так громко, предостерег осторожный Фишер. — Тем более, что мы подходим к станции фуникулера.
Маленький вагончик поднимал их на крутой зеленый холм, поросший кустарником и деревьями. Почки вздувались уже на ветвях, и маленькие зелененькие листочки, искусно сложенные природой, готовы были развернуться от действия тепла и света, обильно посылаемых солнцем на этот южный склон.
— У нас целое хозяйство. Анна в восторге, что мы можем жить здесь совершенно деревенской жизнью.
— О, я вполне понимаю ее, — сказал Мартини. — Простота деревенской жизни не перестает привлекать современного человека. Машинная цивилизация все же чужда большинству людей. По дороге к вам меня преследовала эта мысль. — Мартини поделился своими соображениями с Фишером.
— Да, да, я с вами вполне согласен. Я, Анна, мадам Гаро, все мы думаем так.
— Кстати, где находится теперь мадам Гаро, что она делает?
Вагончик остановился, и друзья вышли на дорожку, усыпанную ровным желтым песком.
Немного повыше виднелась металлическая решетка с небольшими воротами.
— Вот и мой дворец. Вы спрашиваете о мадам Гаро? Вернее всего, вы ее увидите у нас. Она работает в лаборатории Куинслея и живет недалеко, в бывшей квартире Кю.
— Вот как! Знаете ли, Отто, история с Герье и с Куинслеем мне не нравится.
— Что вы хотите этим сказать? — Голубые глаза Фишера с недоумением остановились на Мартини.
— Мне кажется странным эта непонятная отсылка Герье во Францию и последующее поведение мадам Гаро.
— Вы напрасно так говорите, Филиппе, это святая женщина. Если бы вы знали, как она страдала, если бы вы знали… — он нагнулся совсем близко к уху Мартини и добавил: — Если бы вы знали, как она ненавидит Макса. Я боюсь за нее, это может кончиться трагически.
Двухэтажный дом с открытой верандой по фасаду, с большими зеркальными окнами стоял среди сада. На клумбах перед ним лежала рыхлая черная земля. Садовник возился с рассадой цветов, которыми так богата Долина. На веранде бегали дети. Завидя отца с Мартини, они с визгом бросились к ним навстречу и облепили их со всех сторон.
Фишер посадил младшего мальчика на плечи, а девочку взял на руки и, целуя и приговаривая ласковые слова, направился к дому. Двое других, старших, взяли гостя за руки и шли с ним, расспрашивая, почему он так долго у них не был.
С веранды дверь открылась в большую столовую. Там было в сборе небольшое общество. Хозяйка угощала гостей чаем и кофе. На белоснежной скатерти сверкали в лучах предзакатного солнца хрустальная посуда, серебряные кофейники и чайники. Направо от хозяйки сидела мадам Гаро. Красиво одетая, изящно причесанная, с блестящими глазами, она казалась помолодевшей. Налево занимал место элегантный, как всегда, Чарльз Чартней. Лицо его было чисто выбрито, черные волосы, разделенные пробором, прикрывали верхнюю часть лба.
Друзья, окруженные детьми, с шумом вторглись в столовую.
— Кого я вижу, как я рад! — вскрикнул Фишер. — Отстаньте, дети! — Он поставил девочку на пол и осторожно ссадил с плеч всадника. — Хорошенького понемножку… Да, какое счастливое совпадение, — говорил он, закрывая дверь на веранду, чтобы не было слышно детского крика.
Чартней встал.
— Я давно уже хотел побывать у вас, но у меня не было ни одной свободной минуты.
— Вы прекрасно устроились на новом месте, как я вижу, — говорил Мартини, целуя руку хозяйке. — Впрочем, вы всюду несете за собой домашний уют, я всегда завидую Отто. А вы, мадам, как вы поживаете? — обратился он к мадам Гаро.
— Садитесь, садитесь, господа. Как вышло хорошо, вы собираетесь у нас опять, как в былые времена. — Хозяйка хотела выразить сожаление, что некоторых прежних постоянных посетителей не хватает.
Лица Петровского, Карно и Герье ясно представились ей; она вовремя спохватилась и не сказала больше ни слова. Но то, что было не сказано, одновременно возникло в мыслях у каждого из присутствующих. Воцарилось молчание.
— Не знаю, как вы, господа, — торопливо заговорил Фишер, — а я, как истинный немец, предпочитаю всем этим напиткам пиво. Филиппе, я думаю, вы не откажетесь? — Он поставил на стол большой глиняный жбан с широким горлом, обтянутым по краям резиной. — Свежее пиво. Клянусь, оно нисколько не хуже мюнхенского, здешние мастера знают свое дело. А вам, мистер Чартней?
Тот вежливо отказался:
— Благодарю вас, я предпочитаю кофе.
— Дамам не предлагаю, их вкус мне известен. Что нового у вас, Анжелика? Надеюсь, все обстоит благополучно?
— Благодарю вас, я чувствую себя гораздо спокойнее. Работа, хотя и не интересная, все же занимает меня.
— А в чем состоит ваша работа? — полюбопытствовал Мартини.
— Я делаю какие-то рисунки, смысл которых мне мало понятен. Это что-то из анатомии; отчасти я делаю их с препаратов, отчасти со снимков. Ужасная гадость! — сказала мадам Гаро с брезгливой гримасой.
— Кто же руководит вами? — спросил Чартней.
— Чаще всего Куинслей, иногда Крэг.
— Оба не особенно приятные руководители, — пробурчал Мартини.
— В настоящее время Куинслей держит себя вполне корректно, — произнесла мадам Гаро принужденным тоном, как будто она считала нужным сказать то, чего ей не хотелось касаться. Все поняли это и не стали больше расспрашивать.
