Пройдя в холл, отец подождал звонка, потом щелкнул выключателем, чтобы осветить крыльцо. Фонарь не зажегся.
— Простите, пожалуйста, — сказал он двум незнакомцам, стоявшим в сумерках. — Все собираюсь сменить проклятую лампочку. Рад познакомиться, я отец девушек. Проходите. Как вас зовут?
Две фигуры неловко протиснулись вперед, к свету.
— A-а вы знаете нас, мистер Файфилд.
Раздался взрыв смеха, внезапный, как порыв зимнего ветра, и сразу же стих, сменившись красивым, застенчивым хохотком.
Молчание.
— Еж, — произнес отец, — Шутник.
— Привет, — ответили парни.
— Я хотел сказать — Честер и Уолт. — Отец поспешно отступил, чтобы пропустить их в холл. — А это… не ошибка? Девушки ждут именно вас?
— Кого же еще? — крикнул со смехом Шутник. Потом опустил голову и сделал новую попытку: — Кого же еще? — На этот раз тихим, деликатным голосом, как настоящий джентльмен.
— Марта, — отец повернулся к жене, — мне кажется, ты сказала…
— Проходите, мальчики, проходите, — поспешно пригласила мать.
— Спасибо. — Парни неловко приблизились и встали под лампой — странные, непохожие, совсем другие.
— Наконец-то нам удалось их пригласить.
— Сломили сопротивление противника, — добавил Уолт.
— Дайте на вас посмотреть, — сказал отец. — Так. Волосы причесаны.
Парни улыбнулись.
— Брюки отглажены.
Посмотрели на свои брюки.
— Руки отмыты, — сказал отец испуганно.
Они взглянули на свои руки.
— Надели белые рубашки и галстуки!
Парни поправили галстуки; лица их покрылись бисеринками пота — видимо, от гордости.
— Ботинки сверкают, — продолжал отец. — Я с трудом узнал тебя, Шут… я хотел сказать, Уолт.
— Для ваших дочерей не жаль усилий, сэр.
— Я это каждый день говорю. — Отец продолжал смотреть на лица ребят, на их тела в аккуратной одежде. Казалось, какая-то особая деликатность зарождалась в них в выходной день с наступлением темноты.
Девушки сбежали по лестнице бегом, потом резко сменили темп и пересекли комнату не спеша, стряхивая друг с друга тончайшие ниточки и следы пудры. Они принесли с собой запах масляной краски и запах духов.
— Я думаю, у нас все же есть головы на плечах, — сказала Мэг.
— Еще как есть! — крикнул Шутник, а потом, прибегнув к новому способу, повторил всю фразу снова, вполголоса: — Еще как есть, Мэг.
— До свиданья, папа, мама. — Девушки весело кружились по комнате, раздавая поцелуи. — Мы вернемся к одиннадцати.
— Я не волнуюсь, — сказал отец.
— Вы можете быть совершенно спокойны, сэр, — сказал Шутник, подавая руку отцу. Торжественным рукопожатием они словно скрепили договор.
Парадная дверь закрылась бесшумно. Отец удивился: он ждал, что она грохнет. Уводя мать под руку из передней, он спросил:
— Мне казалось, ты говорила…
— Я удивилась не меньше, чем ты.
— Знаешь, когда парни приоделись, оказалось, что они не так уж плохи. Если дать им еще с годик времени, подкормить овощами и молоком… — он остановился, — слушай, мне страшно интересно, что с портретами? Не мое собачье дело, конечно, но что они сделали? Выбросили их, прекратили поиски оригинала? Это можно узнать, только увидев.
— Ты думаешь, что имеешь право?
— Никогда им не признаюсь. Я пошел. — И он поспешил по лестнице вверх.
Отец открывал дверь так осторожно, словно духи дочерей витали в комнате. Он тихо вошел и остановился перед двумя портретами, освещенными лампой «молния». Сначала он долго смотрел на работу Мари, потом столь же долго на работу Мэг.
Портрет, что писала Мари, был таким же, каким он видел его четыре дня назад, и в то же время не таким. Нижняя челюсть юноши таинственным образом убавилась, зубы выдались вперед, локти, казалось, готовы были подняться вверх, как два летающих ящера, а ноги зашагать сразу в нескольких направлениях. Портрет дышал великолепной ленью, беспечным и красивым равнодушием. Глаза были бледно-голубого, размытого дождями цвета, а волосы, еще недавно такие длинные, белокурые, свисавшие прядями, стали грязновато-коричневыми, как перья воробья, и торчали жесткой, сердитой армейской щетиной.
Отец мягко улыбался, подвигая портрет поближе к свету. Рассматривая второе творение, он услышал легкие шаги и обернулся. Жена его вошла в комнату, подошла поближе, встала рядом.
— Как же так, — произнесла она через минуту, — ведь это же…
— Да, — сказал отец. — Прекрасный принц.
Мать поднесла руки к лицу:
— Ты знаешь, это и грустно, и глупо, и мило с их стороны — все сразу. Девочки, девочки…
— А что ты скажешь о работе Мэг? Ты как раз вошла, когда я начал ее рассматривать.
Оба долго изучали портрет.
— Не похож ни на одного мальчика, с которым она знакома, — сказал отец. — Я думал, раз портрет Мари так напоминает Ежа, этот должен быть…
— Похож на Шутника?
— Да.
— А он и похож немножко. Й в то же время нет. Он напоминает… — Мать задумалась на мгновение, потом взглянула на мужа. — Он напоминает тебя.
— Ничего подобного!
— Но это так.
— Нет, нет.
— Но он похож.
Отец только фыркнул в ответ.
— Этот контур челюсти…
— У меня не такая волевая челюсть.
— Такая.
— Вы обе слепые, и ты и Мэг.
— Неправда. И глаза тоже твои.
— У меня они не такие голубые.
— Ты споришь со своей бывшей невестой?
— Все равно голубые, но не настолько.
— Напрашиваешься на комплимент. А уши? Это отчасти ты, отчасти Шутник.
— Я оскорблен.
— Наоборот, — тихо сказала мать, — ты польщен.
— Тем, что моя дочь перемешала меня с Шутником?
— Нет, тем, что она вообще писала с тебя. Ты польщен и тронут. Ну пожалуйста, Уилл, согласись.
Отец долго стоял перед портретом; на сердце у него было тепло и светло, щеки его зарделись.
— Ладно, сдаюсь. — Он широко улыбнулся: — Я польщен и тронут. Ох эти девчонки!
Жена взяла его под руку:
— Знаешь, Шутник вообще немного похож на тебя.
— Опомнись, что ты говоришь?!
— Я видела фото, на котором тебе семнадцать: ты был похож на скелет в перьях. А если подождать пару лет, Шутник раздастся в плечах, остепенится и будет как две капли воды похож на тебя. Это твой непарадный портрет, если хочешь.
— Никогда не поверю.
— Не слишком ли ты протестуешь?
Он промолчал, но вид у него был застенчивый и довольный.
— Ну ладно. Завтра, заканчивая портреты, девицы опять все изменят, они ведь еще не готовы. — Отец протянул руку и прикоснулся к холстам. — Черт возьми…
