Эрлан не сдержал тихий стон. Он соскучился по ней так, будто век не обнимал, ожидание же кого она выберет – было невыносимо. Но выбрала его, вновь – его. И все прочь.
Мужчина поднял ее на руки и понес в дом, не отрываясь от губ.
Шах помог Родиону вывести Самера на улицу и заметил немую мизансцену у мытни. И чуть не бросил лейтенанта, увидев, как Эрика сама прильнула к Эрлану.
Помог сесть лейтенанту на ступени и слетел вниз одним прыжком. Поздно – у лдома Лой у крыльца встали Лири и Кейлиф, в упор уставились на Вейнера и тот понял – не пройти.
Да и смысл?
Вернулся потерянный, сел рядом с друзьями.
– Ты чего как в задницу укушенный взвился? – спросил Самара, щурясь на солнышко и млея от свежего воздуха.
– Так, – отмахнулся, а сам все смотрел на стражей.
Второй этаж, лестница наверх – к чертям куртку. Эрлан придержал Эру за спину, не давая пораниться о перила, а та застонала, себя не ведая, прильнув нагой грудью к его груди. Приподнял, понес – добраться б до постели.
Он ее раздевает, она его, оба в одном порыве и желании. Полет на мягкое, плен его рук и крик ослепленной от страсти девушки, протяжный и полный наслаждения. И жар его тела смывают ее губы. И его ладони нежат ее грудь, берут в плен бедра.
Самара замер веря и не веря тому, что слышит, и весело хохотнул.
– Ты чего? – хмуро спросил Шах.
– Не слышишь?
– Птица вон кричит, – кивнул в небо Радиш.
– Нееет, здесь другая птица кричит и не одна. Кому-то сейчас очень хорошо вдвоем. Даже завидно, братцы, честное слово.
– Так хорошо себя чувствуешь, что готов к подвигам на любовном фронте? – чуть удивился Радиш.
– Сам не верю, но факт. Интересно, кто же это…
Шах резко встал и рванул, куда глаза глядят.
____________________
Шах был больше растерян, чем зол. Выходило, что нужен он Эрике как прошлогодняя листва, а почему? Как выяснилось, Эрлан ему брат, значит он не хуже. Да лучше! Внешне Эрлан проигрывает, комплекцией не добирает, и нудный.
Нет, что бабам надо?
И остановился, сообразив, что зашел неизвестно куда. Вроде двигался по типовому тоннелю, а вышел на незнакомое место – небольшую площадку, откуда отходит три одинаковых перехода.
Шах покрутился, соображая, откуда пришел и куда идти, и завис, приметив странности скальной стены. Странная – мягко сказано. Ровная, будто отшлифованная, хотя огромна – от одного тоннеля к другому тянется, и вся снизу вверх увита трещинами. Только трещинами ли?
Мужчина провел пальцем по одной, оглядел снизу до верху и понял, что может они и созданы природой, но явно с замыслом человеческим – разумным. Они шли как струи каждая своей линией, переплетались по непонятной системе. Какие-то дошли снизу вверх метра два и оборвались, какие-то в самом верху. Какие-то свивались с одной, образуя почти эскиз ДНК, какие-то вились резко в стороны, задевая и обвивая каждую соседнюю, и уходили почти поперек вверх.
– Стена предков.
Шах вздрогнул, развернулся – Лала. Девушка, как ни в чем не бывало, прошла вдоль стены, оглаживая ладонью трещенки и, встала у одной, что закончилась ближе к тоннелю на высоте вытянутой руки.
– Моя ветвь.
Вернулась и провела по одной из самых стройных, что шла вверх на самую вершину:
– Твоя.
Вейнер вглядывался в нее, ощущая нечто мистическое и в то же время благоговейное, так же четко сплетенное с гордостью и одновременно сомнением, как и линия его предков, свивалась с другими ближними. Он верил Лале и не верил. И хотел бы представить каждого кто вписан сюда и знать как он жил, и почувствовать себя полноценной частью этой фамильной истории, увидеть себя в качестве одной из веток и точно знать – он занимает свое место.
И вдруг почувствовал холодок по спине. Ему показалось, что из каждой капсулы, образованной линиями, проглядывает лик, превращаясь в реального человека в полный рост, с мимикой жестами, вполне ясным взглядом и четким цветом глаз, волос, одежды.
И отпрянул, потер ежик волос, чтобы вернуть разум на место:
– Чертовщина какая-то, – просипел.
– Своих увидел? – улыбнулась Лала.
– Чушь!
– Да ну? – рассмеялась. – А что побледнел и испугался?
– А ты не бледнеешь, значит, не видишь?
– Почему, вижу. Но только своих. Они детям чужих родов не кажутся.
Шах задумался:
– Получается, если я действительно из ветви Лой то увижу их, а если нет?
– Не увидишь.
– А ты моих или я – твоих?
– Нет, говорю же. Сюда бывало приходили те, кто устанавливал родство. После начала войны были те, кто не знал, чей и кто жив из своих. Все спуталось, терялось постепенно. А здесь на свои места вставало. Но чаще Эберхайм каверзы устраивал – и хватало ж совести, – скорчила неприязненную мину. – Один из засланных пришел к ватарам, заявив что он Норвей, а из ветки только старый старый Диен остался. "Умника" сюда отвели. Тот вроде увидел и отца и мать и прапрадеда, а когда сложили с тем, что знал и видел Диен, получилось, что наврал баг так, что стыдоба одна.
– А знак родовой?
– Выкололи, да так искусно, что Роберган поверил.
Понятно теперь, почему нас с Эрикой сперва в подпол отправили, а потом только за стол усадили, – подумал мужчина.
– Все верно, – "если раз обжегся горячим молоком, не захочешь пить и холодное".
И провел по линии своего рода – как-то тепло от нее было, но и сердце защемило.
– Я бы маму увидел, – прошептал. Взгляд вверх пошел к вершине и, словно наяву, из одной капсулы проявилась светлокудрая девушка, чем-то неуловимо напоминающая Эрику. Воздушное платье трепал ветерок, как на живой и как живое. Картинка увеличивалась, вроде приближаясь, но в какой-то момент Шах приблизился к ней, хоть и шага не сделал и замер тела не чуя, мысли потеряв. Он был уже на поляне у высокой ограды, за которой виднелся светлый купол. В воздухе пахло зноем и мятой, и было слышно, как жужжит какое-то насекомое и несется звон, будто в хрустальные колокольчики бьют. А в траве копошился светловолосый мальчишка, ловя жука.
Чуть дальше, под сенью деревьев бегали дети – три девочки разного возраста – играли в догонялки и стоял детский визг. Он видно оглушал юнца, что лениво жевал соломинку, прислонившись к стволу, и с некоторой неприязнью смотрел на веселящихся девочек.
Из ограды вышла красивая женщина, нежная и воздушная, как фея.
– Де-ети! Дети! – хлопнула в ладоши. – Домо-ой!
– Мам! Ма-ам! – понесся к ней мальчик.
– Ну, что у тебя? – удивительная женщина склонилась к нему и в тот же момент, к Шаху. Глаза любили без оглядки, и лучились теплом и добротой.
– Во-от, – прошептал, словно секрет доверил и приоткрыл сложенные ладони – по ним полз золотистый жук и ворчал почти словами.
